На лестнице я наткнулась на трех человек, которые вытворяли нечто такое, что, по моему мнению, явно запрещалось корпоративными правилами. Они меня даже не заметили. Мерседес я обнаружила на балконе, возле пульта звукорежиссера. Она была явно взволнована — приветствовав меня быстрым abrazo,
[38]
Мерседес снова обратила свой взор вниз, на зал.
— Ой, какая прическа! Очень симпатично, — одобрила я, коснувшись маленьких аккуратных дредов.
Мерседес отдернула голову.
— No mе moleste,
[39]
— отозвалась она. — Не видишь, что ли, что внизу происходит!
— Эта группа здорово зажигает. Я раньше ничего подобного не слышала.
— С ними одни проблемы.
— Люди веселятся — что в этом плохого?
— Этнические ритмы имитируют биение сердца, так же как и музыка транс, а тут еще и рок-составляющая. Народ слетает с катушек.
Внизу разбилось стекло. Молодой человек в костюме, вскочив на стойку бара, принялся срывать с себя одежду и выть. Взлетевшая в воздух туфля-шпилька стукнула его по голове. Он упал в толпу.
— О черт, только не это! — сердито воскликнула Мерседес. — Задаток этого не покроет. — Обратившись ко мне, она добавила: — Наверное, тебе лучше уйти отсюда.
— Но я ведь еще не танцевала.
Две женщины с криками взобрались на сцену и принялись стягивать джинсы с вокалиста. Мерседес схватила рацию и помчалась вниз. Толпа подняла на руках мужчину, который недавно раздевался на барной стойке. Судя по виду, он был без сознания. Помахав звукорежиссеру, я тоже спустилась вниз. Один мужик обрызгивал толпу пеной из огнетушителя, а какая-то женщина, вскочив ему на спину, принялась его мутузить.
Такого побоища в «Моем подвальчике» я еще не видела, но особенно поражало то, что за плечами учинивших его хулиганов были не судимости, а дипломы бизнес-школ.
Сжимая в руке рацию, в клуб притопал Денни. Он приложил губы к моему уху и проговорил:
— Тебе лучше смыться отсюда. Полицейские уже едут. — А в рацию проорал: — Выруби их немедленно!
Свет на сцене погас, оставив группу в темноте; усилители заглохли. Денни и другой вышибала стали подпихивать кричащую и громко хохочущую публику к выходу, приговаривая:
— Выходим! Выходим!
Изумленные люди сначала послушно двигались к двери, но потом поворачивались и возвращались на танцпол. Я пробралась сквозь толпу и вышла на улицу. Когда я садилась в такси, к зданию уже подъехали полиция и «скорая».
Как только Мерседес приехала домой, я приготовила для нее ванну, в которую налила изрядное количество геля-пены с запахом жимолости. Потом я направилась на кухню, решенную в тонах карибской синевы, и открыла бутылку цинфанделя, которую привезла с собой. Наполнив два бокала, я отнесла один Мерседес в ванную.
Потом я взяла в руки книгу и, уютно устроившись на диване, постепенно погрузилась в чтение; вскоре звуки города перестали для меня существовать, и я окончательно позабыла, где нахожусь. Поэтому, когда перед моими глазами возник большой светлый силуэт, я вскрикнула и запустила книгой в призрак. Однако привидение удивительным образом трансформировалось в Мерседес, одетую в светло-коралловый стеганый халат.
— Это еще что за… — проворчала она, одарив меня сердитым взглядом.
— Извини! — Я перевела дух и объяснила:
— Это я от неожиданности.
Она покачала головой, заставив дреды попрыгать.
— Вечно ты со своими книгами! — Она подняла роман и сунула мне в руки.
Кожа у Мерседес карамельного оттенка, с россыпью веснушек, а черты лица открытые и простые. Телосложение у нее крепкое, рост — чуть выше среднего. Красавицей Мерседес не назовешь — ей не хватает изящества, она никогда не красится, да и женскими чарами пользоваться не умеет, однако это не мешает многим музыкантам и их директорам ухаживать за ней.
Мерседес плюхнулась на диван и вздохнула.
— Что ж, думаю, мне возместят ущерб. Финансовый директор компании пообещал за все заплатить. Он сейчас улаживает дела с полицейскими.
— Звучит неплохо.
Мерседес пожала плечами.
— Эту группу я больше приглашать не буду. Теперь я понимаю, почему они называются «Дервиши».
— Кстати, о сумасшедших. Я хотела поговорить с тобой кое о чем. У меня слегка крышу снесло.
— Ты прожила целый год с компанией вампиров, а крышу у тебя снесло только сейчас?
— Почему ты по-прежнему называешь их вампирами?
— Я не из тех, кто отрекается от своей индивидуальности.
— Давай не будем копаться в семантике. У нас с Освальдом перед его отъездом произошла серьезная ссора.
— Ссора — умора. Это обязательно обсуждать сегодня?
— Да, — ответила я, снова наполняя наши бокалы. — Я рассказывала тебе, что вампиры устроили что-то вроде вечеринки в честь малышки? Да, кстати, ее имя Элизабет, а мы зовем ее Либби.
Я поведала Мерседес о том, как совершенно случайно обнаружила в ограде смотровое отверстие, «ну, как если бы ты нашла хакерский вход в компьютерную программу», и о том, что увидела; доложила о мерзкой и бессовестной яйцеголовой твари, о близком контакте с особью из рода матерей и об ужасном поведении Освальда.
Когда я закончила, Мерседес примерно с минуту молча смотрела на меня, а потом сказала:
— Вот поэтому я люблю жить одна. Я пошла спать.
— И тебе нечего сказать об этой кошмарной ситуации?
— Мне нравятся твои друзья, особенно Гэбриел, но, как сказала бы моя мама, hay gato encerrado.
[40]
— Твои кубинские поговорки понять просто невозможно. Что значит — здесь заперта кошка?
— У вампиров есть большие тайны. Зачем им рассказывать тебе обо всем — а вдруг ты слиняешь от Освальда, как только страсть перегорит?
— В тебе нет ни капли романтики, я еще таких людей не встречала. Если забыть об этой ссоре, мы с Освальдом безумно счастливы вместе.
— Ну да, и поэтому ты едва сдерживаешь слезы. Чем это, черт возьми, занимались его родственнички, и почему ты собираешься на свидание с Иэном?
— Никакое это не свидание! Иэн, он и есть Иэн. Я не сказала об этом Освальду просто по той причине, что не хотела ссориться по пустякам. А он не рассказал мне о церемонии, потому что… потому что они не привыкли к чужакам.
— Не будь такой tontа.
[41]
