Капля пота скатилась со лба и нечаянно погасила первую спичку. Со второй попытки все же удалось поджечь скомканные газеты. Джозеф наблюдал, как огонь сначала охватил бумагу, а потом робкие язычки пламени перекинулись на ветки. Он выбрал пару больших кусков коа и, вооружившись топором, расщепил их, после чего подкинул в костер.
Теперь предстояла самая трудная часть.
Воспользовавшись прутиком, он начертил на земле большой прямоугольник, размером около двух метров в длину и полутора в ширину — больше, чем обычно требовалось для иму. Джозеф поплевал на ладони, вытащил из грузовика лопату и с размаху воткнул ее в землю вдоль отмеченной линии. Лезвие с треском вошло в почву. Он отбросил в сторону первую порцию рыхлой красной земли, испещренной черными осколками вулканической породы. Копая, Джозеф думал о недавнем разговоре с дядей. Тот сказал, что их землю попросту захватили. Гавайцам пришлось делать все, что в их силах, чтобы защитить себя, свой остров и привычный образ жизни. Дядины слова всколыхнули в памяти древние легенды, народные сказания о храбрых воинах, правителях острова и свирепых богах, живущих в вулканах. Но Джозефу не нужны были детские сказки, истории о кровопролитных войнах между племенами, мифы о богине огня и вулканов Пеле или о прибытии капитана Кука, чтобы понять, как все было на самом деле. Дядя нисколько не преувеличивал. Джозеф собственными глазами видел последствия вторжения. Состоятельные европейцы с материка скупали гавайские земли по дешевке, вытесняли местных жителей, а потом все перепродавали еще более богатым японцам. Крупные компании понастроили фабрик, наняли сотни коренных жителей острова, а потом просто взяли и перенесли предприятия дальше на запад, в Азию, где процветал дешевый наемный труд. А островитяне вдруг оказались на улице, без работы, да еще остались должны столько, сколько им и за всю жизнь не скопить.
Наступили тяжелые времена. Стоимость жизни в Гонолулу так возросла, что обычному человеку она стала не по карману. Почти все друзья Джозефа вынуждены были устроиться на две, а то и три работы, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Тем, кому не повезло найти постоянное место, нередко приходилось рыбачить, чтобы прокормиться. Если рыбаки возвращались домой с пустыми руками, их дети оставались голодными, в то время как ожиревшие розовощекие туристы наедались до отвала, не выходя из своих номеров в гостинице, и попивали «май-тай» на пляже.
Остров оккупировали хаоле — так называли здесь жителей материка, — которые ни в чем себе не отказывали. Они выжимали последние соки из этой земли и ее людей, для которых острова были единственным домом. Хаоле извратили сам дух алохи, сделали из него потребительский слоган, зазывающий покупателей поглазеть на полуобнаженных гавайских девушек, исполняющих танец хула, и залить в себя спиртное из кружек, выполненных искусными резчиками по дереву. Чужестранцы ни черта не смыслили в местных традициях, культуре и в мировоззрении гавайцев. Их интересовали только деньги. Они хотели лишь набить карманы за счет аборигенов.
Джозефу уже не раз приходилось сталкиваться с подобным отношением иностранцев, но никогда это не касалось его самого, всегда происходило с кем-то другим. А теперь вот пришла пора и ему, и его семье — его охана — лицом к лицу встретиться с жестокой реальностью. Поэтому-то он и копал сейчас иму. Ничего другого ему просто в голову не приходило.
Джозеф только что закончил копать. Он встал во весь рост в яме, глубина которой теперь достигала почти полутора метров, и прислушался. Со стороны дороги донеслись воющий шум мотора, шорох шин, приглушенный звук выхлопной трубы. Джозеф выбрался на поверхность как раз в тот момент, когда на поляну задним ходом въезжал неприметный белый фургон. Фургон резко затормозил, после чего дернулся вперед, словно его ужалила пчела.
Джозеф подбежал к водителю и махнул рукой, указав на место возле своего грузовика. Теперь он наблюдал, как оседает пыль и как его двоюродный брат Уилсон выбирается из кабины. Оказавшись на земле, тот выпрямился во весь рост и потянулся, прищурившись от бьющего в глаза солнечного света. Он был гораздо крупнее Джозефа: сильный, с мощной широкой грудью и огромными рельефными бицепсами, разрисованными племенными татуировками. Бритая голова Уилсона, казалось, вросла прямо в плечи, шея совершенно скрылась из виду в переплетениях вздутых мышц, выпирающих наподобие контрфорсных арок. Он был в шортах и шлепанцах, открывающих на всеобщее обозрение ноги, похожие на гладкие древесные стволы, испещренные толстыми голубыми венами.
Уилсон мог поступить в Вашингтонский университет и играть в футбольной команде в качестве крайнего игрока защиты. Но предпочел вместо этого пойти учиться в полицейскую академию. Однако вскоре работа в полиции показалась Уиллу скучной, так что он бросил учебу в академии и стал зарабатывать на жизнь, устроившись в компанию отца. Время от времени Уилсон подрабатывал вышибалой на местной дискотеке. Эта работа ему нравилась, он получал ни с чем не сравнимое удовольствие от оглушительной музыки, большого количества девушек и бесплатной выпивки. Уилсон установил рекорд по количеству выдворенных туристов, а однажды перекинул чересчур разбуянившегося японца через припаркованную машину аж до середины Калакауа-авеню. На следующий день после столь знаменательного события он собственноручно измерил расстояние между входом в клуб и кровавым пятном на дороге. Семь метров сорок девять сантиметров. Непревзойденно.
Джозеф, с блестящим от пота телом, шагнул вперед и обнял двоюродного брата.
— Кузен.
— Как у нас дела?
— Скоро закончу.
Уилсон высвободился от объятий и заглянул в яму.
— Ух ты, братишка! Да ты почти все сделал!
— Нам могут понадобиться еще булыжники.
Уилсон придирчиво осмотрел кучу.
— По мне так и этих хватит.
— Ты принес чего-нибудь перекусить? Я просто умираю с голода.
Кузен кивнул:
— Не боись. Бабуля приготовила нам жареную рыбу и рис.
Джозеф перевел взгляд на огонь.
— Что ж, давай тогда положим в костер камни и поедим.
Пока камни нагревались и постепенно раскалялись в огне, Джозеф и Уилсон устроились в тени большого бананового дерева, поглощая разложенную по пластиковым контейнерам жареную рыбу и рис.
Уилсон заговорил с набитым ртом:
— Сколько времени, по-твоему, это может занять?
— Всю ночь.
Уилсону ответ явно пришелся не по вкусу. Он переспросил:
— Всю ночь?
— Лучше уж не торопиться, чтобы не напортачить, ты как считаешь?
— Это ж просто уйма времени.
Джозеф со злостью ответил:
— Не имею ни малейшего желания после возвращения начинать все сначала только потому, что мы не выкроили для них чуть больше времени. У меня и так эта история в печенках сидит.
Уилсон не нашелся, что сказать. Он вообще редко спорил с Джозефом. Ведь тот был самым умным в их семье, самым честолюбивым, он даже учился в университете. Сам Уилсон уступал двоюродному брату практически во всем, если только дело не касалось одной заветной области, в которой он разбирался намного лучше Джозефа. А лучше всего он знал толк в футболе.
