— О чем вы?
— Я вам скажу, о чем! «Лучший Табак Пруда»! Банка! Теперь я понял, что означали слова «пруд» и «в банке». Я положил алмазы в банку с табаком.
— Не может быть!
— Точно.
— Это официальное заявление?
— Абсолютно.
— На этот раз без ошибки?
— Говорю вам, я вспомнил. Вся сцена встала перед глазами. Вот я, вот банка, я кладу мешочек в нее, под чертов табак.
Джеф вскочил. Такие новости не пристало выслушивать стоя.
— Мы сможем забрать их после обеда.
— Надо действовать осторожно. Эта Корк вечно шастает в кабинет и из кабинета.
— После обеда она читает лекцию об угубу.
— А ведь верно!
— Берег будет чист.
— Абсолютно чист.
— Ребенок сможет взять банку.
— Десятилетний ребенок.
— Шестилетний.
— Четырехлетний, — сказал лорд Аффенхем, охваченный тем же энтузиазмом, что и его юный друг.
Перед Джефом открывались все более радужные перспективы.
— И еще одно я скажу. Как только мы найдем бриллианты, Энн на радостях распрощается со своими траппистскими и спринтерскими замашками.
— Она одумается?
— Одумается.
— Гип-гип-ура! — вскричал лорд Аффенхем.
В дверь постучали. Вошла Долли Моллой.
— Привет, малыш, — произнесла она с обычной своей сердечностью. — Привет, папаша. Найдется для меня глоточек портвейна?
— Конечно, конечно, — отозвался лорд Аффенхем, похожий сейчас не столько на Кейкбреда, сколько на preux chevalier1 1911-1912 годов. — Садитесь, дорогая, падайте на стул, ха, ха. Одно из ее выражений, — пояснил он Джефу, и, заметив, что тот собрался уходить, поднял брови. — Уже?
— Да.
Джеф выразительно взглянул на почтенного друга.
«Осторожнее», — говорил его взгляд.
— Могила! — ответил лорд Аффенхем.
Глава двадцать пятая
Когда жена предложила Мыльному Моллою пойти к лорду Кейкбреду и пропустить по рюмочке, тот нехотя отказался. Он любил портвейн, однако берег фигуру, а потому остался сидеть на стуле, положив ноги на подоконник, и закурил сигару.
Ветерок из потемневшего сада приятно овевал его чело, и мистер Моллой был бы вполне счастлив, если б не одна досадная мелочь. Его старый друг, Шимп Твист (которому, между прочим, отвели отдельную комнату) выбрал именно это время, чтобы прийти и составить ему компанию.
Его веские доводы исправили маленькое недоразумение, вызванное излишней горячностью Долли, но исправили не вполне. Некоторая холодность сохранялась. Это стало еще заметнее, когда Шимп Твист принялся бубнить себе под нос, (словно Шекспировский персонаж, которых так не одобрял лорд Аффенхем), что бывают же люди с черной душой, которым место — в дымоходе. Имен он не называл, но Мыльный без труда понял, о ком речь. Все удовольствие от сигары было испорчено. Он обрадовался, когда открылась дверь и вошла Долли.
Заметив Шимпа, она на мгновение огорчилась не меньше Мыльного. В буфетной произошло нечто очень важное, и Долли предпочла бы сообщить это мужу с глазу на глаз. Тут ей пришло в голову, что в будущем плане отыщется место для Шимпа. Она переборола желание спросить, какого черта он торчит здесь, как пень. Бывают обстоятельства, в которых есть толк даже от Шимпа Твиста.
Именно такие обстоятельства возникли в результате визита Долли к лорду Аффенхему. Их разговор пробудил в ней творческую жилку. Всю дорогу по коридору, через обитую зеленым сукном дверь и дальше по лестнице она составляла план, который нравился ей все больше и больше. Оставалось лишь посвятить в него своих помощников и сподручных.
Мыльный не преминул заметить оживление на любимом лице; блеск обожаемых глаз также не ускользнул от его внимания. Впрочем, он не сумел оценить их значимость и, приписав феномен чисто телесным причинам, решил, что портвейн лорда Кейкбреда, видать, и впрямь хорош, если так быстро оказал столь сильное действие. Он вспомнил, что сам не захотел присоединиться к пирушке, и на миг его пронзила острая печаль о несбывшемся.
— Что-то ты раздухарилась, киска, — сказал он. Шимп тоже это заметил и, приостановив монолог, кисло поздоровался с Долли. Его оскорбляла подобная радость в женщине, по чьей вине он столько претерпел. Шимп предпочел бы вовсе не видеть Долли, а уж если видеть, то с больным зубом или сразу после того, как ее переехал грузовик.
— Еще бы не раздухариться, пупсик, — сказала Долли. — Угадай с трех раз, что произошло.
Слова ее были загадочны, но особенная, трепетная живость придавала им глубокий смысл. Шимп Твист, который сидел, упершись локтями в колени и поддерживая ладонями подбородок, резко выпрямился и затрясся, как бланманже. Мыльный, качавшийся на стуле, качнулся чуть сильнее и имел неприятность сильно треснуться затылком.
Однако в такие минуты он умел презирать боль. Он даже не потер ушибленное место. Лежа на ковре, он большими глазами таращился на жену.
— Неужели?..
— Да! Раскололся!
— Лорд Кейкбред?
— Он самый.
— Выложил, где стекляшки?
— Да. Всего лишь эту малость.
— Ну!
— Еще бы не ну!
— Пусть весь мир слышит, как я скажу «Ну»! — Мыльный Моллой, встав, прижал Долли к груди. — Киска, ты — блеск. Ты — чудо. Ты — молодчина.
— Если честно, я сама себе нравлюсь, — сказала Долли, вынимая помаду и подкрашивая губы, которые смазал муж.
Есть неприятный тип людей, которых раздражает вид любящих супругов. Шимп Твист принадлежал к этому типу. Мыльный стоял, обхватив Долли за талию, а Долли, подводя губы, положила голову Мыльному на манишку. Шимп и не пытался скрыть, что ему тошно на них смотреть.
— Все, хватит, — проворчал он. — Довольно лизаться, давайте лучше к делу. Так он, значит, выложил тебе, где стекляшки?
— Я сказала.
— Слышал. Полагаю, они все же у него в спальне, и я должен туда лезть?
Не было никаких сомнений, что это сказано с ехидством. Мыльному стало больно, что Шимп ворошит прошлое. Как говорится, кто старое помянет…
— Брось, Шимп, — сказал он. — Это не разговор.
Долли больше оскорбилась, чем расстроилась. Она убрала помаду, вскинула голову и грозно посмотрела на Шимпа.
— Когда-нибудь, — процедила она, — я прибью тебя, Шимп Твист, и прибью хорошенько.
— Ну, киска! — взмолился миролюбивый мистер Моллой.
— А чего он сидит и отпускает мерзкие шуточки, чем скакать и прыгать от радости? — резонно ответила Долли.
