— Замуровали, демоны! — в отчаянии грохнув по двери кулачком, я со стоном сползла по стене, устроилась на холодном полу и горько заплакала.
В таком плачевном, в буквальном смысле слова, состоянии и застал меня вернувшийся Кузьмич.
— Ты что, дочка? — заволновался он, опускаясь передо мной на колени. — Болит что?
— Меня арестовали-и! — икая от рыданий, призналась я.
В ответ товарищ майор так энергично замахал руками, что у моего лица образовалось воздушное завихрение:
— Да ты что?! Разве ж можно?! А дверь я запер машинально. Привычка… Вот, погляди, что я тебе принес.
С этими словами Кузьмич протянул мне… ремень. Я уставилась на аксессуар в некотором недоумении. Ремешок, конечно, солидный: натуральная змеиная кожа, качество выделки великолепное, элегантная пряжка инкрустирована стразами «Сваровски». Штучка дорогая и в прошлой жизни явно принадлежала светской львице — простая смертная не может себе позволить отвалить пару тысяч баксов за подобную безделушку. Удивляло другое: откуда в поселковом ОВД такая дорогая вещь? Ни за что не поверю, что престарелая супруга майора Кузьмича запросто выделила ремешок из своего гардероба! Словно догадавшись о моих мыслях, Кузьмич, краснея, пояснил:
— Из вещдоков изъял на время. Тут один педик… кхм… гомосексуалист, — поправился майор, — задержан до выяснения. Сам к нам приперся, уверяет, что этим ремешком любовника задушил… Но это еще точно не установлено!
Если Кузьмич думал меня напугать, то зря старался, ей-богу! Главное, чтобы ментовские штаны с меня не спадали. Да и чем можно удивить человека, недавно завалившего двух придурков подряд?! Без лишних слов я взяла у майора элегантный ремень и с удовольствием подпоясалась. Удовольствие объяснялось просто: во-первых, спадающие штаны уже порядком надоели, а во-вторых, едва ли в обычной жизни я смогу щегольнуть подобной штучкой.
— Так-то лучше, — удовлетворенно крякнул Кузьмич, когда штаны самого маленького размера охватили мою талию. Стразы «Сваровски» таинственно мерцали в свете тусклой казематной лампочки, для безопасности забранной решеткой. — Пошли…
Происходящее начинало мне нравиться все больше, внушая долю оптимизма. Я проследовала за Кузьмичом в неизвестном направлении, рассудив, что арестованных формой и ремнями не снабжают. В кино все с точностью до наоборот: отбирают не только ремни, но даже шнурки, потому вопросов я не задавала.
К счастью, в этот утренний час в отделении народу почти не было. Единственное, кто нам встретился в длинном коридоре, — пьяненький мужичок бомжеватого вида в сопровождении сонного сержанта. Когда я поравнялась с мужчиной, он неожиданно поднял голову, оживился и с чистейшим оксфордским акцентом поприветствовал:
— Hello! How are you? Fine?
Я машинально откликнулась:
— Fine! Thanks…
Сержант равнодушно зевнул, лениво подтолкнул мужичка в спину со словами: «Я тебе покажу швайн», мы разминулись, а я с гордостью за Отчизну сделала вывод: никогда не победить ту страну, где даже пьяные бомжи говорят по-английски, а менты их не понимают.
Слов нет, я благодарна Кузьмичу за экскурсию, но хотелось бы уже куда-нибудь прийти, а то на моих ножках появятся мозоли от чужих сапог. Едва я об этом подумала, как пожилой майор притормозил у ничем не примечательной двери, снабженной пояснительной табличкой: «Инспектор по делам несовершеннолетних Серебрякова Наталья Константиновна». Ну, конечно, куда же еще можно было меня привести?
— Пришли, — счастливо улыбнулся Кузьмич и загремел ключами.
Дверь легко подалась, и через секунду я очутилась в просторном теплом кабинете с таким количеством игрушек, что он больше напоминал кабинет заведующей в детском саду, чем официальное помещение поселкового ОВД. Главным ее украшением был огромный фикус в красивом глиняном горшке. Горшок стоял в углу у окна и занимал добрую половину кабинета. Фикус словно чувствовал себя здесь хозяином, остальные предметы интерьера казались случайными гостями. Кроме широкого дивана, особенно меня порадовавшего. Он органично вписывался в обстановку и мог без проблем ужиться с фикусом. А вот письменному столу, древнему сейфу, стеллажу с книгами и потрепанному двустворчатому шкафу повезло меньше — фикус взирал на них с откровенным презрением.
— Вот, — явно довольный собой, Кузьмич сделал приглашающий жест рукой. — Проходи, дочка, обустраивайся. Наталья Константиновна в отпуске, так что кабинет в полном твоем распоряжении. Твои скоро прибудут, а я пойду к себе. Скоро дежурство заканчивается, нужно дела в порядок привести.
Сказав это, добрый майор меня покинул. Я осталась в детской комнате милиции одна. Диван притягивал меня к себе со страшной силой. Он как бы говорил: «Иди ко мне, Василиса! Уложи свои многострадальные уставшие косточки на мою мягкую поверхность. Отдохни, забудь на время обо всех проблемах, тем более что они, похоже, уже заканчиваются. Здесь ты в безопасности. А мы с фикусом о тебе позаботимся».
Спорить с мудрым диваном я не стала, отдохнуть и в самом деле не помешало бы. Уютно устроившись под фикусом, я закрыла глаза и через мгновение уже спала…
Разбудил меня громкий вопль, страшным эхом прокатившийся по гулким коридорам отделения. Вопль отдаленно напоминал глас разгневанного Владыки Вселенной, правда, матерился он при этом совсем по-человечески.
— Петруха, — вслух произнесла я, с трудом разомкнув сонные вежды, и счастливо улыбнулась.
Дверь в детскую комнату с грохотом распахнулась. Я зажмурилась, решив поиграть в Спящую Красавицу. Ординарец с порога взревел:
— Вася!!! Ты жива? Что они с тобой сделали?! — одним скачком он преодолел расстояние от двери до дивана и принялся энергично меня ощупывать, не слишком заботясь о приличиях.
— Они ничего, а вот ты, кажется, точно сведешь меня в могилу. Прекрати лапать сейчас же. И не тряси меня, ради бога, я же не груша! — пробормотала я.
— Жива! — крикнул Петруха куда-то в пространство. Из-за распахнутой двери доносились голоса, в которых я без труда узнала зотовский гневный тенорок, извиняющийся голос Кузьмича (хотя ему-то за что извиняться?) и еще какие-то басы и баритоны, невесть кому принадлежавшие. Они звучали не в пример тише остальных, но чувствовалось в них что-то особенное, солидное, даже начальственное.
— Как ты себя чувствуешь, Василь Иваныч? — я отчетливо ощутила взволнованное дыхание ординарца на собственной шее. Испугавшись, что он вздумает применить какой-нибудь сказочный прием для «оживляжа» Спящей Красавицы, я распахнула очи и тут же притворно сморщилась:
— Нигде от тебя нет покоя. Как же ты мне надоел!
Тут начали твориться совсем уж невообразимые вещи. Ординарец неожиданно счастливо рассмеялся, потом вдруг всхлипнул, а затем… В общем, наверное, он недавно перечитывал инструкцию по применению поцелуев и теперь решил проверить на практике — действительно ли она работает?
Сперва я решила возмутиться бесцеремонностью приятеля и посоветовать ему тренироваться на кошках, но неожиданно поймала себя на мысли, что Петькины поцелуи, в общем-то, и не противные вовсе. Скорее наоборот.
