— Ну, ничего, мы этих субчиков быстро найдем. Ты их все-таки здорово приложила!
— А они не могли случайно умереть? — с тайной надеждой поинтересовалась я.
— Это вряд ли. Если сразу не умерли, значит, оклемаются.
У меня такой уверенности не было, в особенности относительно Арсения, но я не стали спорить со следователем: в этом деле опыт у него не в пример богаче моего. Желая меня успокоить, Зотов добавил:
— Они раненые. Далеко не уйдут. Мы на всякий случай сообщили во все больницы го рода, что у них могут появиться пациенты с характерными повреждениями…
Наверное, Колька ожидал, что, услыхав это, я обрадуюсь. Не тут-то было! Я обрадовалась, но по другому поводу.
— Коля! — заорала я радостно. — Не пой дут они ни в какие больницы! У Геннадия Петровича брат — военный врач! И, кажется, даже хирург. Это отец Арсения. То есть это он так думает, на самом деле отец Сени — Геннадий Петрович. Впрочем, может, хирург и догадывается, кто на самом деле его морковке сыночка сотворил. Даже наверняка догадывается — он же врач как-никак… Да вы сами разве не помните? Когда меня ножом пырнули, он же при вас брату своему звонил.
— Было такое, — признался Петька. — Только откуда тебе известно, что его брат — именно военный врач, а не простой хирург в какой-нибудь областной больнице?
— Просто Геннадий Петрович мне потом сказку рассказывал, — смутилась я. — Вроде как про Чиполлино и про другие овощи, но на самом деле, как я потом поняла, он рассказывал о себе. Так вот, в сказке был братец — луковка, который стал военным врачом…
Понятное дело, слова мои прозвучали совершенно безумно, но Колька, как ни странно, поверил, кому-то позвонил и коротко обрисовал ситуацию, после чего замолчал и всю дорогу до дома хмурился и нервно кусал губы. Переживал, должно быть, за свою ментовскую честь, которая понесла серьезные потери.
Следующие три дня я провела в постели, вставая лишь для того, чтобы умыться, принять душ, насколько это представлялось возможным с раной в боку, и сходить в туалет Верный Петруха с радостью взвалил на себя обязанности сиделки и блестяще с ними справлялся. Целыми днями он исполнял мои самые незначительные прихоти, а в перерывах готовил вкусные обеды, радуя меня разнообразием и изысканностью блюд. Важный момент — продукты для них притащила с рынка… его маман, потому что в целях безопасности Петька категорически отказался оставлять меня даже на короткое время. Я не возражала, потому что с некоторых пор смотрела на ординарца влюбленными глазами.
Матушка Петра, Галина Николаевна, впервые появилась в моем доме в тот же вечер, когда мы вернулись из Родников. Бурная деятельность, развернутая вокруг моей особы ее единственным отпрыском, ей сперва не понравилась. Она скептически кривила губы, разглядывала меня, как под микроскопом, и при этом подозрительно щурилась. Однако после того, как Петькино счастливо-глупое выражение лица убедило ее в искренности наших чувств, Галина Николаевна милостиво качнула высокой прической и даже попробовала мне улыбнуться. Вышло кривовато, но на первый раз вполне приемлемо. Правда, покидая нас в тот день, она все-таки заметила Петьке, отправившемуся провожать ее до двери:
— Худенькая уж очень. Ну да ладно, откормим.
Я здорово испугалась, но виду не подала. На следующее утро Галина Николаевна забила мой холодильник до отказа. Агрегат, до сей поры не видавший такого изобилия рабочего материала, несказанно удивился, потом обалдел от счастья и принялся исправно нагнетать холод.
Все эти дни то я, то Петька по моей просьбе с завидным постоянством звонили Кольке Зотову с одним-единственным вопросом: где Геннадий Петрович и Арсений? До вчерашнего дня Колька разнообразием ответов нас не баловал и оптимизма не добавлял. Но вдруг вчера вечером Зотов нарисовался у меня в квартире собственной персоной, довольный, пахнущий морозной свежестью и водкой. По всему видать, явился товарищ с новостями, должно быть, хорошими, раз уже начал праздновать.
Мною овладело волнение, из-за которого я на какое-то время натурально онемела. Не в силах вымолвить ни слова, я уставилась на следователя круглыми глазами.
— Как самочувствие, Василиса? — слабо пошатываясь, следователь растянул непослушные губы в улыбке. Получилось у него это примерно с третьего раза. В ответ я только кивнула: мол, спасибо, не дождешься! Зотов словно не замечал моего нетерпения и продолжил глумиться:
— Голова еще болит, наверное? А бок? Ну, ничего, Василь Иваныч, до свадьбы заживет, — не без труда сформулировав эту народную мудрость, Колька хитро посмотрел на появившегося в комнате Петьку и от души рассмеялся. Конечно, выглядел ординарец забавно: в моем фартуке с веселыми солнышка ми на голубом фоне, повязанном прямо на обнаженный торс (очень впечатляющий, уверяю!), и со счастливой улыбкой на довольной физиономии.
— Ну что, Колян, отловил супостатов? — словно и не особенно интересуясь ответом, проявил любопытство Петр. На самом деле эта проблема не давала ординарцу покоя даже по ночам. Кольке пришлось отвечать на прямо поставленный вопрос:
— Да!
Я радостно взвизгнула, немедленно обрела голос и с удовольствием принялась засыпать следователя вопросами:
— Геннадий Петрович жив? А Арсений? Они арестованы? Вы уже начали их допрашивать? Что они говорят? Коль, Коля, я теперь в безопасности? За мной уже не охотятся?
Слушая мой лепет, Петька счастливо млел, совсем не замечая сочувственных взглядов, которые бросал Зотов на своего друга: дескать, прими мои соболезнования, повезло тебе, братуха! Петруха его взглядов не поймал, потому что с плохо скрываемой любовью смотрел в мою сторону.
— Вот видишь, Васька! Я же говорил, что Колька — профи в своем деле. Все будет хорошо! — чувства переполняли ординарца. Не в силах с ними справиться, он не сдержался и запечатлел на моих губах страстный поцелуй. Он длился намного дольше, чем позволяли рамки приличия. Колька немного подождал, пока мы освободимся, но быстро сообразил, что это занятие нам обоим доставляет удовольствие, робко кашлянул и смущенно молвил:
— Ну, ладно… Вы тут целуйтесь, а я пойду. Собственно, я что заходил-то: хотел пригласить вас завтра к себе на свидание, кабинет 218, для дачи свидетельских показаний. Получите повесточки… кхм… на столик их положу, потом в них распишетесь. Жду в одиннадцать. Впрочем, там все зафиксировано. Да, кстати, будет очная ставка…
Ровно в одиннадцать часов мы с Петькой, крепко держась за руки, вошли в кабинет Зотова. Я отчаянно трусила, даже голова разболелась. Предстоящая встреча с Геннадием Петровичем страсть как меня волновала, больше беспокоила разве только встреча с Арсением. Как-никак неоднократно покушался на меня именно он. Петька играл желваками, выглядел недовольным и мрачным до неприличия и, казалось, сдерживал себя с трудом. Меня это волновало. Еще утром, когда мы собирались на встречу со следователем, Петр, хмурясь, твердо заявил:
— Я их убью!
Тон, каким были сказаны эти слова, а также крепко сжатые кулаки не оставляли сомнений в серьезности его намерений. Пришлось потратить добрых полчаса, чтобы уговорить Петьку не калечить наши молодые жизни, потому что, если он начнет убивать злодеев, я непременно ему помогу, благо кое-какими практическими навыками в этом деле владею. И тогда вместо долгой счастливой жизни мы будем коротать дни свои на значительном расстоянии друг от друга. Я — в Воркуте, а Петька — в солнечном Магадане.
