Бьянка размышляла над тем, чего хотел добиться Йен, включив
такой странный пункт в обвинение. Даже если он ее анатомические рисунки готов
отнести к извращениям, не может же он утверждать, что ее не интересуют мужчины!
Зачем ему понадобилась эта ложь? Не может же он настолько предательски обойтись
с ней!
— Наверное, вы правы, — сказал синьор Корнелио в
заключение, чем привлек внимание Бьянки. — Вас это, безусловно, развлечет. —
С этими словами он дал знак стражникам ввести свидетелей.
Сначала, к изумлению, а потом к ужасу Бьянки, в зал вошел
Джулио Креши. Он огляделся, небрежно поклонился собранию и уставился на судей.
— Синьор Креши, повторите, пожалуйста, что вы сообщи??и
нам ранее, — приказал синьор Альвизе, причем Бьянка, сколько ни смотрела,
так и не заметила, что его губы шевельнулись.
Креши изобразил задумчивость, которая больше походила на
страдания от запора. Наконец он повысил голос до предела и промямлил:
— По-моему, я начал так: «Все говорят, что Бьянка
Сальва холодна как ледышка».
— Именно, — поморщившись, поддержал его синьор
Корнелио. — Но нас интересует не то, что вы от кого-то слышали, а то, что
испытали сами.
Креши украдкой бросил взгляд на Бьянку. Ему было бы легче
рассказывать, если бы вокруг были одни мужчины или если бы она не так вызывающе
смотрела на него.
— Дело было в понедельник вечером, на балу в честь ее
помолвки. Я подошел поздравить ее и, возможно, помочь избавиться от некоторых
кавалеров. Вы не поверите, когда узнаете, что она сделала! Она поднялась,
взглянула на меня как на какого-то мерзкого грызуна и пошла прочь.
Бьянка разрывалась между желанием похвалить его за
восхитительное самокритичное описание и попросить его повторить то, почему она
решительно избегала его общества.
— Какое заключение вы делаете из этого, синьор
Креши? — вмешался синьор Альвизе.
— Что ж, оно очевидно. — Он переступил с ноги на
ногу, чтобы все могли оценить его массивные ноги и завидную стать, прежде чем
обвинить Бьянку в том, что она не в состоянии оценить мужскую красоту. — Я
заключил, что она ненавидит мужчин.
— Может быть, дело в том, что она плохо относится лично
к вам? — серьезно переспросил синьор Корнелио.
Креши взглянул на него так, словно собирался вызвать его на
дуэль, но поскольку дуэли были запрещены в Венеции законом, а судья несколько
лет назад отпраздновал свое семидесятипятилетие, он передумал, вспомнив, что
Корнелио Гримани обвиняют в слабоумии. Он решил, что это шутка.
— Это было бы смешно, если бы многие мои друзья не
замечали за синьориной того же. К тому же у вас есть свидетельства этого парня
про одежду.
Бьянка склонила голову набок и удивленно обвела взглядом
судей. Заговорил синьор Архимед:
— Один из слуг из дворца Фоскари показал, что вы предложили
ему крупную сумму в обмен на его одежду. Вы хотите увидеть его?
— Нет. Это правда. — Скрывать это обстоятельство
не было нужды, да и затягивать процедуру ей не хотелось. Под ложечкой у нее
засосало, где-то в желудке образовался ледяной комок, и казалось, что еще
немного — и кровь застынет у нее в жилах. — Но какое все это имеет
отношение к убийству Изабеллы Беллоккьо?
— Мы полагаем, что женщина, которая любит носить
мужскую одежду, также имеет склонность играть мужские роли в жизни. Например, в
постели, — заключил синьор Корнелио таким тоном, будто это было очевидно
любому, и не только такому проницательному человеку, как он сам.
— Святая Тереза, но ведь это полная чушь! —
воскликнула Бьянка, у которой от такого нелепого обвинения кровь в жилах мгновенно
согрелась. — Если бы я ненавидела мужчин, то с какой стати мне носить их
одежду и изображать мужчину в жизни? Кроме того, у женщины может найтись
множество причин надеть мужское платье, помимо желания стать похожей на
мужчину!
— Может быть, вы просветите нас на этот счет. —
Синьор Корнелио снова вооружился своей лупой. — Мне приходят на ум
несколько таких причин. Можете назвать достойную?
Бьянка поняла, что допустила ошибку. Если она признается,
что раздобыла мужскую одежду, чтобы проникнуть в дом Изабеллы и выведать
правду, ее вина будет косвенно доказана. Бьянка не сомневалась, что, если
солжет, синьор Корнелио немедленно разоблачит ее.
— Мужская одежда удобнее, потому что дает большую
свободу движения, — пошла она на компромисс и тут же задала собственный
вопрос: — И все же, почему из того, что я якобы не люблю мужчин, следует, что я
убийца?
— Это не доказывает, что вы убийца, — ответил
синьор Альвизе. — Однако подтверждает, что вы были в любовной связи с
Изабеллой Беллоккьо.
— Вы заключаете это на основании того, что я не была в
любовной связи с Джулио Креши, верно? — Бьянка была озадачена.
Сравнение, проведенное между изысканной, грациозной
куртизанкой и тонконогим отвратительным грызуном, показалось всем очень
смешным. Любой из присутствующих, находясь в здравом уме и трезвой памяти,
предпочел бы мертвую Изабеллу живому Джулио.
— Мы пока ничего не заключаем, а только анализируем
материалы дела, — аккуратно поправил ее синьор Архимед. — Вы
подтверждаете, что между вами и синьором Креши состоялся разговор, который
закончился именно так, как он описывает?
Только теперь Бьянка со всей очевидностью увидела, что ее
предали. Йен увлек ее, научил доверять ему, а потом использовал ее
откровенность ей во вред. Как кровожадный тигр, он крался по пятам за ней, чтобы
наброситься неожиданно. Он готов был ухватиться даже за такую мелочь, как ее
краткий и бестолковый разговор с Креши. Не упустил ничего, чтобы подтвердить
свое обвинение, отказался поверить в ее невиновность, несмотря на все ее
усилия. Его ненависть к ней, очевидно, настолько сильна и глубока, что он ни
перед чем не остановится, чтобы уничтожить. Даже перед кражей.
— В самом начале вы упомянули о рисунках, — тихо
вымолвила она. — Они у вас?
— Не вижу связи между ними и вашей влюбленностью в
Изабеллу Беллоккьо. — Синьор Альвизе поправил манжету на мантии, что
свидетельствовало о том, что он находится в крайнем волнении.
— Я тоже, ваша милость. Просто я хотела узнать, у вас
ли эти рисунки, — затаив дыхание, ответила Бьянка.
— Нет. То есть они не здесь. Но мы их видели. Они были
приложены к обвинению. Мы сочли их слишком… детальными для нашего заседания.
Именно такого ответа она одновременно ожидала и очень
боялась. Она отступила назад, покачнулась, чувствуя слабость в ногах от такого
вероломства Йена. Он сам организовал кражу и припрятал их в надежном месте,
чтобы потом приложить к обвинительному заявлению. Она побледнела от ярости,
вспомнив, как той ночью он ругал ее, обвинял в том, что ее сообщник выкрал у
нее бумаги для прикрытия, а на самом деле Йен все подстроил сам. Он знал, что
она говорит правду, отрицая его обвинения, потому что сам совершил кражу. Он
намеренно сфабриковал ложное обвинение так, чтобы все улики были против нее.
