С утра ей нужно было оставить свои визитки примерно в двух десятках домов, и такая перспектива ее совсем не радовала. Фрина достала нужное количество визитных карточек и написала на каждой из них имя человека, рекомендовавшего ее хозяевам дома. Это заняло минут двадцать, по прошествии которых Фрина сильно удивилась тишине в ванной. Набросив на руку одежду для девушки, Фрина прошла через комнату и постучала в дверь ванной.
– Как ты, дорогуша? – крикнула она. Дверь немного приоткрылась.
– Ох, мисс, я разорвала свое платье, а другого у меня нет! – запричитала несчастная девушка.
Фрина пропихнула одежду в щель и распорядилась:
– Надень это, Дороти, и выходи! Я заплачу тебе вперед, и ты сможешь купить новое платье.
Из-за двери раздался приглушенный всхлип, почти рыдание, и через секунду в комнате появилась Дороти, облаченная в оранжевый атлас.
– Ох, как он мне нравится! Я люблю красивую одежду! – восклицала она.
Это был первый непринужденный возглас радости, который издала девушка, и Фрина улыбнулась. Искупавшуюся и отомщенную Дороти было не узнать. Ее светлая кожа раскраснелась, влажные волосы казались темнее, а глаза сверкали.
Фрина приоткрыла небольшую дверь и спросила:
– Хочешь сразу отправиться спать? Это твоя комната, вот ключ – если хочешь, можешь запереться.
– Я бы еще немного посидела с вами, мисс, если можно.
– Очень хорошо. Я закажу чай.
Фрина позвонила, заказала чай и вернулась на свое место за письменным столом, тем временем Дороти прогуливалась туда-сюда по комнате, наслаждаясь шуршанием своего халата.
– Мисс, вы правда хотите, чтобы я работала у вас? – спросила девушка, которая в этот момент достигла противоположной стены и развернулась.
– Да, мне нужна служанка – ты же видишь, в каком беспорядке мои вещи… – Фрина обвела рукой гостиную, обильно устланную вещами. – Но только если ты сама хочешь работать. Я здесь по важному секретному делу: мне нужно узнать кое-что об одной даме по поручению ее родителей. Поэтому, если хочешь у меня работать, ты не должна никому рассказывать о том, что можешь ненароком услышать. Мне нужен человек, которому я бы полностью доверяла. Возможно, мы будем останавливаться в знатных домах, но ты не должна ни под каким предлогом ничего рассказывать о моих делах. Обо мне можешь болтать сколько хочешь, – добавила Фрина, улыбаясь. – Но не о моих делах.
– Я обещаю, – ответила Дороти. Она с серьезным видом облизнула указательный палец и осторожно нарисовала им на груди атласного халата крест. – Чтоб мне умереть.
– Вот и отлично. Все, что тебе нужно будет делать, – это следить за моими вещами, искать то, что я потеряла, отвечать на звонки, если меня нет в номере, и просто помогать мне во всем. Например, завтра нужно взять такси и развезти все эти карточки тем, с кем я собираюсь познакомиться в Мельбурне. Как насчет такой работы?
У Дороти задрожал подбородок:
– Если у меня будет новое платье, я смогу.
– Отлично!
– А мое жалованье, мисс?
– Ох, я не знаю, сколько здесь платят служанкам и личным секретарям. Сколько ты получала?
– Два с половиной шиллинга в неделю и питание, – ответила Дороти.
Фрина была шокирована.
– Неудивительно, что здесь тяжело с прислугой! И что ты делала за эти деньги?
– Все, кроме готовки, мисс. Они держали повара. А белье отправляли в стирку китайцам. Поэтому все было не так уж плохо. Я должна была где-то работать. Мы не могли прожить на то, что зарабатывала мама. Конечно, вы этого не поймете. Не хочу вас обидеть, но вы не знаете, что это такое. Вам ведь никогда не приходилось голодать.
– Нет, приходилось, – мрачно ответила Фрина. – Еще как приходилось. В нашей семье не было ни гроша до тех пор, пока мне не исполнилось двенадцать.
– Тогда как же… – произнесла Дот, приподнимая полы халата. – Как…
– Умерли три наших родственника, отделявших отца от титула, – ответила Фрина. – Три молодых человека безвременно скончались, и старый лорд вызвал нас из Ричмонда. Мы сели на огромный пароход и причалили прямо в объятия роскоши. Я была от этого не в восторге, – призналась Фрина. – Моя сестра умерла от голода и дифтерии. Мне было жутко оттого, что у нас в Англии было столько родственников и никто из них и пальцем не пошевелил до тех пор, пока отец не получил наследство. Не рассказывай мне о бедности, Дот. Я ела кроличье мясо и капусту, потому что больше нечего было. С тех пор, признаюсь, не выношу даже вида кроличьего рагу или капусты. О, ты нашла мой синий костюм! А я даже забыла, что купила его.
На серебряном подносе принесли чай и кекс, который Фрина тут же разрезала и намазала маслом.
– Хватит обо мне, лучше помоги мне съесть кекс, – сказала Фрина. Она ненавидела чайные кексы. – Ты будешь чай с молоком? И два кусочка сахара?
Дороти шмыгнула носом и уже собралась утереть лицо халатом, как вдруг опомнилась и побежала в ванную за носовым платком. Разливая чай, Фрина подумала, что Дороти, должно быть, очень устала. Месть и свобода способны утомить не меньше, чем ненависть и убийство. Она зажала в руке крошечную белую таблетку и опустила ее в чашку девушки. Дороти нужно как следует выспаться.
Девушка вернулась и, даже не успев притронуться к чаю, тут же набросилась на кекс.
– Завтра утром я позвоню в агентство и выясню, сколько нужно тебе платить, – сказала Фрина. – И завтра же мы купим тебе кое-какую одежду. За форменную одежду я заплачу сама и дам тебе аванс, чтобы ты могла купить что-то для себя. А еще заберем с вокзала твои вещи.
– Думаю, мне лучше прямо сейчас идти спать, – сонно заметила Дороти.
Фрина проводила девушку в ее комнатку, уложила в кровать и, еще не успев закрыть за собой дверь, увидела, что девушка уже крепко спит.
– Два с половиной шиллинга в неделю и питание, – произнесла Фрина. Она налила себе еще чая и закурила. – Бедное дитя!
Элис Гринхэм проснулась в белоснежной кровати в состоянии непривычного покоя. Она словно парила на подушке из морфия над своим измученным телом. Время от времени к девушке подходили женщины в белых передниках и что-то делали с ее телом, которое, как казалось Элис, принадлежит кому-то другому. Они смочили его холодной водой и накрыли влажной простыней. Выглядело это очень забавно, и Элис захихикала. По крайней мере, ребенка уже не было, и она могла вернуться в свою богобоязненную, респектабельную семью, свободная от доказательств своего позора.
Тогда она не знала, что пять минут способны изменить жизнь. Она пошла на танцевальный вечер, организованный церковью, откуда ее выманил на улицу, под велосипедный навес, один парень, сын священника, которого она всегда считала хорошим. Он прислонил ее к скрипучей деревянной стене и стал возиться с ее одеждой, шепча, что любит ее и женится на ней, как только получит свою долю в отцовском магазине. От этой безрадостной, неловкой случки и произошла вся беда. Когда они встретились снова, он опустил глаза и притворился, что не знает ее; тогда Элис сказала ему о ребенке, и он заорал: «Нет! Это не я! Ты наверняка встречаешься с кучей парней!» А когда она стала настаивать, ударил ее по лицу.
