– Попросите госпожу Батлер подать нам завтрак, господин Батлер, или хотя бы чай. Что, Дот уже встала? И позовите девочек. У нас, кажется, появились сложности.
– Не надо девочек… – всхлипнула Мэри.
Фрина усадила ее в большое кресло и протянула носовой платок.
– Ну-ну, Мэри, возьми себя в руки, – пожурила она. – Стоит ли так волноваться с утра пораньше?
Господин Батлер дожевал тост и удалился на кухню, где завтракали госпожа Батлер, Дот, Джейн и Рут.
– Прибыла ваша школьная подруга, – сообщил он девочкам. – В смятенных чувствах. Мисс Фишер просила подать чай.
Дот налила кипяток в большой чайник, достала чашки и приборы.
Джейн торопливо принялась за свою кашу.
– Не спеши, Джейн, – одернула ее Дот. – Мисс Фрина не любит, чтобы ее прерывали, когда она разговаривает с посетителями. Дай им минут десять.
Дот уплыла в гостиную с подносом в руках, разгрузила его и вернулась доложить, что мисс Мэри Тэчелл по-прежнему заливается слезами и, судя по всему, еще не скоро успокоится.
– Вот напасть! – пробормотала Рут, намазывая еще один кусок хлеба и щедро сдабривая его оксфордским мармеладом. – Интересно, что же стряслось?
– Могу поспорить, – буркнула Джейн, – что она прочитала дневник Алисии.
Мэри Татчелл утерла слезы, чтобы выпить чаю, и вдохнула нюхательные соли, заботливо принесенные Дот. Девочка была в отчаянии. Ее бесцветные глаза покраснели и сделались похожи на ягоды акмены,
[51]
а лицо покрылось красными пятнами, словно кто-то размазал их по лицу девочки, похожей на Алису из Страны Чудес. Но Фрина заметила, что, несмотря на расстроенные чувства, гостья крепко сжимала в руках тетрадь в лиловом кожаном переплете с тесненой надписью «Флоренция» на обложке.
– Я пошла сегодня утром в Домен Гарденз, – всхлипнула Мэри, – и отыскала дневник. Я села на трамвай, чтобы приехать сюда, и по дороге я… я…
– Прочитала дневник, – подсказала Фрина; она бы и сама не удержалась от соблазна в подобной ситуации. – Не беда.
– О, мисс Фишер, но что там написано! Алисия, она… она…
– Не принимай это так близко к сердцу, Мэри. Если тебе тяжело рассказывать, лучше просто дай мне дневник. Не может все быть уж так плохо.
– Нет, может! – Бедняжка Мэри снова зарыдала в три ручья.
Фрина позвала Рут и Джейн, скрывавшихся возле дверей кухни, и те подошли, обняли девочку и уселись по обе стороны от нее. Мэри уткнулась носом в плоскую девчачью грудь Джейн.
– Не плачь, – утешала одноклассницу Рут. – Ты поступила правильно: привезла дневник мисс Фишер. Она найдет Алисию.
– Я уж и не знаю… хочу ли я, чтобы она ее отыскала. После того, что я прочла в дневнике, – призналась Мэри. – А ведь она была моей единственной подругой!
Мэри вновь залилась слезами. Джейн беспомощно похлопала ее по спине.
– Мы будем твоими подругами, правда, Рут?
Рут что-то процедила сквозь зубы про безнадежных дурех, но вслух сказала:
– Ну конечно, с радостью.
– И вы примете меня в свой клуб? – пробубнила Мэри из-под маски своих разметавшихся волос.
Джейн вздохнула.
– Да, пожалуй. Да прекрати же ты сырость разводить!
– Отведите ее на кухню, девочки, и накормите завтраком, – велела Фрина, листая дневник. – Я скоро к вам приду.
Рут и Джейн увели Мэри.
– Ну-ка поглядим. Какой замечательный у девочки почерк! Вот что значит образование при монастыре! Полюбуйся, Дот.
– Да, мисс, отличный почерк. Я и сама так писала, пока училась в школе при монастыре.
– А что это все значит? Утреня, час первый, час девятый?…
– Это часы молитв в монастыре, мисс. Монахини ходят в церковь в определенное время – днем и ночью.
– В самом деле? А когда же бедняжки спят?
– Между полуночью и рассветом, мисс. Видите, она пишет, что хотела бы стать монахиней.
– «Я чувствую в себе призвание, и мать-настоятельница тоже так думает», – прочла Фрина. – «Мне предначертано свыше стать монахиней. Ах, если бы я была католичкой! Им проще: их семьи посчитали бы монашество за честь. Но папа никогда мне не разрешит, он устроил ужасный скандал, когда я сказала ему о своем желании. Внимание: всегда помнить о страданиях мучеников. Вот бы я могла помучить папу! Я ему совсем не нужна. Он любит только Кристину. И Пол тоже. Она блудница в пурпуре. Я желаю ей смерти». Сильно сказано, Дот.
– Да, мисс, но мне понятно, почему она так чувствовала. И она верно пишет о католических семьях. Моя мать хотела, чтобы я стала монахиней. Когда мне было двенадцать, я тоже думала, что у меня призвание. Многие девочки-католички мечтают стать монахинями. Бедняжка, надо было оставить ее в монастыре. Возможно, с возрастом она бы изменилась.
– Это место я пропущу… жалобы на отца… грубые замечания по поводу Кристины… ага! «Я не могу заснуть и молюсь в положенные часы. Прошлой ночью, когда папа был на собрании ложи, я видела, как Пол выходил из комнаты Кристины. Она поцеловала его в дверях. Как любовника. Это ужасно! Что мне делать? Мой отец опозорен. Мне надо все ему рассказать!»
– Обычная девчачья реакция, мисс, – серьезно сказала Дот. – Интересно, а как она поступила?
– Скоро узнаем, Дот. Потерпи. А он такой красавчик. У беременных определенно есть вкус.
– А на каком месяце госпожа ВоддингтонФорсайт?
Фрина уставилась на Дот, сверилась с датой в дневнике и присвистнула.
– Для благовоспитанной девушки, Дот, у тебя чересчур богатое воображение. Но ты совершенно права. Думаю, госпожа В. на пятом месяце. Эта запись сделана шесть месяцев назад. А старый козел ликует, что сумел зачать ребенка! О Господи, Дот, что могло стрястись с Алисией? Это же настоящая бомба! Интересно, она разговаривала с отцом?
– Читайте дальше, мисс.
Остались последние десять страниц. На одной был записан адрес известного психиатра, который принимал пациентов на Коллинз-стрит, и время.
– Уверена, это время приема, – рассудила Фрина. – Надо поговорить с доктором Допингом. Что же еще пишет Алисия? «Пол изменяет мне, – прочитала Фрина, не веря своим глазам. – Говорил, что никого, кроме меня, не любит. А теперь он влюблен в Кристину. И все потому, что она старше и у нее фигура лучше. Пол любил меня с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Он мой. Я собиралась оставить его, чтобы стать Христовой невестой, но отец отправил меня в школу в городе. Он хочет выдать меня замуж. А я не гожусь для брака. Муж сразу обо всем догадается. Я великая грешница. – Запись в дневнике продолжалась, и тон ее становился все более уверенным. – Если отец не позволит мне уйти в монастырь, мне останется лишь умереть, и отдать себя на Суд Божий. Святая Мария, Матерь Божия, смилостивись над нами грешными!»
