Мне снится мужчина-Змея – это бог, я так для себя определила, когда перевод сложился в осмысленное повествование, это бог среди людей, и он прекрасен! Мне снятся полуэротические-полуанатомические картинки – помесь Босха и Дали, и все грехи по очереди, искупляющие себя в аду, и пятнистая чешуйчатая шкурка, она слезает, отжив свое, и от этого так зудит тело, особенно на спине, и то ли стон, то ли плач гермафродита, купающего молодого кентавра в густой красной реке.
Змея. Ничто не подходит из определений к мужчине-Змее более, чем определение «хладнокровный». Его завораживающая невозмутимость в экстремальных ситуациях заставляет Плакальщиц думать об умственном инфантилизме, а Утешительницы объясняют это силой воли и выдержкой. На самом же деле мужчина-Змея – это единственный представитель мужского рода, который живет не собой, а окружением. Он с радостью потребляет и удовольствия и лишения, считая, что в жизни необходимо попробовать все. Особенно интересны те мужчины-Змеи, которые предпочитают превращать свое существование в борьбу со своими же намерениями: они вынужденно и целенаправленно создают сами себе трудности, чтобы выяснить, как долго и с какими затратами потом можно будет эти трудности преодолеть. Фанатичны, избегают преданности в любви и дружбе, поэтому с упорством шизофреников изменяют и предают именно тех, к кому наиболее сильно привязались, после чего с маниакальной настойчивостью пытаются установить прежние отношения. Мужчина-Змея – находка для Плакальщицы, которая усовершенствует в постоянной борьбе с навязанными ей неординарными ситуациями свои навыки игрока, но только в том случае, когда она изначально ставит азарт выше личной привязанности, а победив, успеет спрятаться. Утешительница при настойчивом желании длительного контакта будет уничтожена. Змеи бывают фанатичными священнослужителями и маньяками, равно как творцами навязанного обмана – художниками, режиссерами. Змея любит подслушивать и заглядывать в вечерние освещенные окна, он впитывает в себя образы, как настоящий удав крупное животное, чтобы потом, уединившись, в наркотическом дурмане собственного пищеварения, придумывать жизнь. Его воображение сильней жизненных возможностей, поэтому чаще всего он одинок. Энергетически – вампир. Сексуально инфантилен: воображение дарит ему сцены и особенности секса такого извращенного, что в действительности он просто терпит партнеров, не решаясь претворить в жизнь самую невинную из своих фантазий из опасения быть осмеянным либо убитым.
В одежде Корневича была найдена записка, из которой следовало, что в случае непредвиденной смерти его тело нужно срочно отвезти к хирургу Менцелю Д. К. Адрес больницы прилагался. Хрустов оставил у кровати спящей Веры молоденького прапорщика и сказал, что убьет его собственноручно, если женщина исчезнет. Сам поехал с Корневичем в санитарной машине в больницу, где должен работать этот Менцель.
Хирурга вызвали по срочному требованию из дома. Он был очень злой, пока не увидел тело Корневича.
– Опять умер? – обратился Менцель к Хрустову.
– Вам видней, – пожал плечами Хрустов.
– Вот что мы сделаем, – Менцель взялся за каталку, приглашая Хрустова помочь, – мы откатим его в дежурку, там есть свободная комната. Я посмотрю пока его анализы, а вы сидите и никого к нему не пускайте. Раздевать не надо. Где рана?
– Голова пробита.
– Как интересно! – возбудился Менцель. – Я хочу это видеть!
Хрустов вздохнул с облегчением: доктор наконец-то поинтересовался раной. Помогая Менцелю, Хрустов осторожно спросил, точно ли майор умер. Он держал в этот момент голову Корневича, а хирург ковырялся в ране с запекшейся кровью.
– Самое плохое знаете что? – сказал ему на это Менцель. – Может быть гематома мозга. Может, сразу сделать лоботомию? Нет, подождем. Он обычно… короче, ждать не очень долго.
Хрустов задремал у тела Корневича, Менцеля два раза вызывали в приемный покой. Корневич открыл глаза, когда хирург и Хрустов спорили об особенностях старения организма у бессмертных.
– Корневич де Валуа! – возбудился Менцель, заметив движение на каталке. – Сколько вы видите пальцев? – Он сделал «козу».
– Два, – с трудом разлепив губы, сказал Корневич.
– Чудненько. А сейчас?
– Один, – Корневич сел, потрогал голову и заявил: – У меня дырка в черепе. Хрустов, нам пора.
– Должен вас огорчить, – заявил Менцель, – в вашем теле образовалось некоторое препятствие для нормальной жизнедеятельности. Это, как вы сами заметили, дырка в черепе. Ее нужно закрыть.
Хирург и Хрустов уговорили Корневича остаться на два-три часа, чтобы закрыть пластиной дырку в голове и провести рентген. Хрустов обещал держать Веру в квартире до прихода Корневича.
Когда Корневич приехал в квартиру Сусанны Ли, Хрустов и Вера, одетые и скованные наручниками, спали на кровати. Вера улыбалась во сне. Хрустов хмурился. Корневич растолкал Хрустова, отправил его на кухню делать кофе, а сам склонился над женщиной, ловя ее дыхание. Вера открыла глаза.
– Вы живы? – прошептала она. – Ну конечно. Все в порядке. Вы – ангел.
– Как? – не понял Корневич.
– «Пусть придет охраняющий меня и мешающий мне печалиться, и пусть я не смогу его ни любить, ни убить. Пусть он возьмет себе мое дыхание и поможет прятаться».
– Где клише?
– «И пусть он будет самым смелым и самым красивым, и пусть живет вечно или до тех пор, пока не появится тот, кто меня найдет».
– Где клише?!!
– Вы – ангел смерти.
На крик Корневича прибежал из кухни Хрустов и заявил, что если только майор хоть пальцем тронет женщину, то он за себя не отвечает.
– А что так? – кричит Корневич. – Ты тоже ангел?
– Нет, – сказала Вера, – он не ангел. Прекратите орать. И не вздумайте сморкаться на ковер. Меня сразу стошнит. Беременные женщины очень капризны на этот счет. Кофе, пожалуйста, если можно. Я слышу, как он пахнет, – Вера села и приладила подушку под спиной.
Хрустов побледнел. Он пожелал немедленно узнать, точно ли Вера беременна.
– Да, но ты тут ни при чем. Я беременна Сусанной. Я ее рожу через девять месяцев.
– Давно это у нее? – поинтересовался Корневич и покрутил пальцем возле головы. – Где, кстати, эта самая Сусанна? И где ребенок, который запустил мне в голову статуэткой?
Хрустов побледнел еще больше.
– Ты видел, как ребенок запустил в тебя статуэтку? – спросил он шепотом.
– Это была Су, – заявила Вера, – она уменьшилась, стала ребенком. Можете посмотреть фотографии, мы пришли сюда за ними. Зачем разодрали альбом?
Корневич оттащил Хрустова в кухню и спросил, имеет ли тот какое-нибудь отношение к беременности повредившейся рассудком Веры Царевой?
– Кофе! – кричала Вера из комнаты. Хрустов доставал чашку, его руки тряслись.
– Я могу иметь какое-то, как ты сказал, отношение к ее беременности, но дело в том, что на орудии убийства… твоего убийства, на статуэтке обнаружены отчетливые свежие отпечатки маленьких пальцев. Это отпечатки Сусанны Ли!
