– А я сказала, что еще неизвестно, может, он просто напоролся на меня на свою беду. – Ева вдруг услышала, что говорит вслух. Брезгливо отодвинув стаканчик со сметаной, она глотала горячий кофе, оторвавшиеся слезы капали в густую жидкость и исчезали в ней без следа. – Да что же это такое! – возмутилась Ева, вытирая щеки. – Вот наказание, честное слово, что же я реву, как дура, когда все получилось! У меня все хорошо. – Она резко встала, скрежеща по плиткам пола металлическими ножками стула.
Она ехала за город, изо всех сил стараясь не превышать скорость. А казалось, что надо спешить, опьянение почти прошло, и чистый дух летней ночи ворвался в открытые окна машины, как только она отъехала за тридцатый километр. Сразу же стали слипаться глаза: до этого Москва дышала в лицо бессонницей и напряжением. В деревне лаяли по очереди все собаки, передавая о ней информацию, вибрировали раздутыми брюшками лягушки в пруду, заглушая собачий лай. Она улыбнулась, осматривая машину Хрустова в лесу, а недалеко от дома Муси вдруг наткнулась на его рюкзак. Сонливость прошла мгновенно, Ева достала из кобуры пистолет, открыла незапирающуюся дверь дома так осторожно, что та даже не пискнула. В коридоре безмолвным сообщником ткнулся в колени пес, стуча хвостом от радости. Спали дети в своей кроватке. Спал сын Далилы, скинув одеяло. Спала Муся рядом с запеленутым коконом – своим сыночком. Дом дышал ровно и спокойно под отдаленное кваканье лягушек. Ева склонилась низко-низко над лицом Илии. Но его равномерное дыхание не сбилось, не задержалось ни на секунду. Она осторожно отошла, не видя, как он приоткрыл глаза и нехорошо улыбнулся. Выходя из дома, потрепала зевающего пса и запрятала в коробку над дверью кобуру с оружием, скинула туфли. Трава была сухой и теплой, в полном безветрии облетала невесомым снегом черемуха у колодца. Ева мыла лицо, потом, подумав, сняла одежду и залезла в бочку, с удовольствием окунувшись с головой. Она шла к сараю голой, мокрое тело облепили черемуховые лепестки. Она была так спокойна и счастлива, что почти пять минут глупо улыбалась, разглядывала при ярком свете луны обнаженные тела мужчины и женщины в сене на одеяле, ничего не понимая и только любуясь безупречными формами мускулистого мужского тела с седой порослью на груди и ногах и нежного женского: длинные желтые волосы вокруг головы – веером на сухой траве – и короткие, легким пухом, – внизу живота. Постепенно ее улыбка угасла, второй раз за ночь пришли слезы. Ева поддалась им и не вытирала щек, укладываясь рядом с Хрустовым. Он почувствовал холодное прикосновение, повернулся к ней и обнял крепко и ласково, согревая. Прижимаясь тесней и не сумев полностью выйти из сна, Хрустов подумал, что время увернулось от судьбы спиралью, он опять обнимает мокрую женщину – он только что достал ее из воды; он не стал открывать глаза, даже почувствовав слабый запах алкоголя. Ева закинула голову назад и смотрела сквозь слезы в чердачное окно. По небу, вдруг проявившись на яркой полной луне фантастическим силуэтом, пролетел кто-то клювастый, разгоняя ночь перепончатыми крыльями.
В доме заплакал ребенок, Муся прижала его к себе, распеленала, взяла в свою руку крошечную ручку и погрозила в окно.
– Не бойся, – прошептала она одними губами, – это чужая смерть заблудилась.
В восемь утра небо в чердачном окне голубело обещаниями воскресных радостей. Женщины лежали обнявшись, сверху кто-то накрыл их пуховым одеялом. Они уже проснулись и почувствовали друг друга, но рук не разжали.
– Я слышу, что ты не спишь, – прошептала Ева.
– Ты тоже не спишь, – улыбнулась Далила, приподнимаясь. На Еву уставились веселые серые глаза, опухший рот улыбался. Ева рассмотрела близкие губы и стиснула челюсти.
– Дай мне встать, – сказала она и напряглась.
– Ударить хочешь? – поинтересовалась Далила, отодвигаясь.
– Я ничего не хочу. Мне все надоело. Но лучше куда-нибудь уйди от греха.
– Ох и долбанули же тебя чем-то на работе, если ты так просто улеглась тут с нами ночью!
– А ты как улеглась? Не просто?!
– У меня был шок. Я голову курице отрубила. Совершила, можно сказать, преднамеренное убийство.
– Поздравляю. Именно об этом я думала ночью, напившись. Я не вспоминаю убитых мною мужчин, потому что тело вспоминает любовь. Я занимаюсь сексом, чтобы помнить это, а не смерть.
– Все так делают, – зевнула Далила, – все прячутся в сексе от проблем. Это еще с древних времен.
– Что-то не припомню, чтобы женщина, зарезав курицу, бросалась под первого же мужчину. Представляю, что будет, если тебе приспичит убить козу или свинью!
– Я тебя люблю, – сообщила Далила и потянулась. – Вот проблема, скажу тебе, так проблема. Я больна тобой. Ты во мне живешь, как вирус. А вообще все это подстроил Илия. Точно. Можешь не верить, но это он. То-то радуется теперь! Победил Хрустова.
Во дворе, закидывая пространство вокруг себя поленьями, Хрустов рубил дрова. Он старался не смотреть вверх, потому что его глаза сами собой притягивались к чердачному окну сарая. Подошел Илия и стал убирать дрова, приседая и накладывая их себе на руку.
– Отойди, – выдохнул Хрустов, – задену.
– Ничего. Я помогу. Я хотел с вами поговорить.
– Что-то в лесу сдохло, – пробормотал под нос Хрустов.
– Вам кто больше нравится? – спросил Илия, задержавшись с дровами.
– Обе, – выдохнул Хрустов и так сильно опустил топор, что вогнал его в пенек.
– Чего делать будете?
– Я старый, – сказал Хрустов. – Мне умирать скоро, чего тут сделаешь. Каждый день – как подарок судьбы. Сам себе не верю, что живу. Три приговора на мне.
– Какой же вы старый, – восхитился Илия, – семь раз… – Он замолчал под холодным взглядом, опустил ресницы, пожал плечами: – Извините.
– Ничего. Говорить так говорить. Раз уж такая у нас беседа, скажи и ты.
– Что сказать?
– Откуда я знаю, что. Это ты великий прорицатель судьбы. Повесели меня на прощание. Скажи, что от меня родится по тройне у каждой женщины, что будем мы все жить вместе, много-много детей, собаки, куры, козы, что я буду трактористом в колхозе, что по воскресеньям стану рыбу ловить, ходить в клуб, что жизнь только начинается.
– Нет, – покачал головой Илия.
– Нет? Ну что ж, нет так нет.
– Это у вас уже было. Большая семья, колхоз, в пятнадцать или в четырнадцать лет вы летом уже работали на тракторе, зачем вы хотите все повторить? Это же ненормально, когда человек хочет повторений! Жизнь – это стремление к разнообразию.
– Я тебе так скажу. – Хрустов отложил топор, снял с шеи платок и вытирал им потное лицо. – Разнообразия нет. Рождение и смерть – замкнутая цепочка. Ты мусолишь ее в пальцах, кажется, что она бесконечно длинна, а на самом деле ты просто крутишь ее.
– Спасибо. – Сидящий на корточках мальчик щурился от яркого солнца и улыбался, глядя снизу на Хрустова.
– За что? Я тут недавно думал, как тебе помочь. Хотел даже к проститутке отвести. Да глупо это.
