– А план?
– План… Извините, конечно, попачканный, ребята, знаете. А это – подвал под прачечной. Вы ведь пришли из-за прачечной? Я сразу говорил, что там все трубы надо менять, все, не латать, а менять.
– Вы знаете, мне понадобятся копии всех этих документов.
– Уже третий раз кому-то нужны копии этих документов, я в третий раз говорю: ксерокс – за углом! Обед у меня – в час! До часа бумаги вернуть. Спасибо, что вы хоть судом не пугаете.
– Пожалуйста, – сказала Ева.
Ева положила на свой стол ксерокопии, Волков сел рядом.
– Смотришь, запоминаешь, опять смотришь, опять запоминаешь, и так до тех пор, пока не впечатается. Пока не станет появляться четкой картинкой, когда закроешь глаза. – Ева выложила три листка рядом. – Это следственный изолятор, это… по-моему, выход во двор для прогулок… да, отсюда. Здесь – прачечная, здесь и здесь я карандашом нарисовала смотровые вышки.
– Какие у тебя духи? – спросил Волков.
– «Ле дэрнье бэзэн», а что это вдруг?
– Очень горький запах.
– Последний поцелуй, наверное, такой и есть. Не отвлекайся.
– Мне показалось, что и ты не в себе. Хочешь, я тебе сделаю легкий массаж, очень помогает от головной боли.
Не дождавшись ответа, Волков встал и положил руки на плечи Еве.
– Знаешь, – заметил он задумчиво, – человеку очень легко свернуть голову и сломать шею. Важно правильно взять голову руками и правильно приложить усилия. Если ладони уже уложены, – Волков обхватил голову Евы правой рукой у виска, а левой закрыл ухо, и его большой палец оказался у Евы под подбородком, – то сначала легко, без усилия, поворачиваешь голову слегка набок, а потом резким движением обеих рук в сторону и чуть вверх!
Ева вцепилась в его ладони, царапая до крови ногтями. Ей удалось расцепить руки Волкова, она отвела их в сторону и повернулась. Волков смотрел мимо нее, напряженно, застыв с поднятыми руками, как будто еще обхватывал чью-то голову.
– Волков! Волков, почему ты меня так ненавидишь?
– Трудно объяснить, но наступает такой момент, когда ты слышишь хруст, знаешь, такое бывает, когда разделываешь курицу, не ломая кости, а разрывая поворотом у соединений… А вообще, я тут подумал, – Волков очнулся, забрал стул и сел к себе за стол, – нам не обойтись без помощника изнутри. В смысле, хоть один свой охранник в тюрьме да нужен, как ни верти.
Ева смотрела на Волкова с ужасом. Она с утра была под впечатлением встречи, сердце сладко обмирало в груди и мешало работать и думать. И сейчас, отрезвляя, чувство опасности сменилось тошнотой, так бывало, когда она очень пугалась.
– Не делай так больше, Волков, – сказала Ева тихо.
– Я обещал, что ты будешь ломать любую шею, должен же я тебя обучить! А насчет ненависти… Я бы тебе сказал, да ты меня не поймешь.
– Ты что, злишься на меня за морг? Ты мне начинаешь надоедать, не испытывай мое терпение.
– Ты никогда не пробовала просто подчиниться мужчине, не думать, не размышлять, а просто делать, что он скажет?
– Я собираюсь это попробовать на днях, о результатах доложу, если тебе это интересно, но могу сказать и сейчас, что это только постельный вариант. И только его я и хочу пробовать. Остальные варианты подобной подчиненности меня не интересуют. Ты удовлетворен?
– Вполне.
– Ну тогда, если ты меня действительно понял, я хочу кое-что добавить, – Ева подошла к столу Волкова и села на него. – Ты считаешь, что, влезая в это дело, мы собираемся удовлетворить свои шкурные интересы. А я считаю, что мы просто восстанавливаем справедливость – и все. Не перебивай! Потом поймешь, чуть позже. Моя совесть чиста, и если ты думаешь, что сядешь мне на шею после этого, то ты глубоко ошибаешься. Нет у меня в этом деле шкурных интересов, нет и все!
– Не ори ты так, здесь еще нет микрофонов, я надеюсь?!
– И если ты спросишь, что я тогда с тобой здесь делаю, то отвечу. Ты – тешишь себя предчувствием денег, а я – использую тебя. И попробуй после всего сказать, что я тебя обманывала!
– Ладно, ладно, я все понял, успокойся.
– Чтобы я успокоилась, попробуй с этой минуты называть меня по имени-отчеству и на «вы», я все-таки твой начальник, и мне так удобней!
Волков посмотрел на часы и вдруг схватил Еву за волосы на затылке, притянул ее голову близко к себе. Он приблизил лицо к ее лицу так близко, что Ева почувствовала запах и жар его кожи, сухие губы спокойно царапнули ее рот, почти не касаясь его. Потом он отпустил волосы, встал, опять посмотрел на часы.
– Все, минута прошла. Извините, Ева Николаевна, за мое поведение, больше этого не повторится.
– А по физиономии!.. – Ева ошарашенно потирала шею.
– Как прикажете, Ева Николаевна! Можете и по физиономии, только без обид, ладно? Я еще плохо стреляю. А вы никудышный боец.
Стас Покрышкин в сытом одурении пробовал сосредототочиться на игре в карты. Наталья играла азартно, с повизгиванием и обидами. Играли вчетвером. Еще была молчаливая и неулыбчивая горничная Матрешка, как ее называла Наталья, и охранник, обтиравший быстрым движением руки небольшую бородку, когда выигрывал или когда шла карта.
Стас пристально разглядывал лица сидящих, в сотый раз жалея об отсутствии камеры. «Какая натура, нет, до чего я свою жизнь довел, вот они, лица! Это же Россия, честное слово, захочешь – не найдешь специально. Пора!.. Пора взяться за серьезное кино, по фестивалям поездить, или я не мастер?!»
– Не лови ворон! – кричала Наталья, они играли парами. – Проиграем, отшлепаю! У него попочка такая! Мяконькая, нежная, не мальчик, а зайчонок!
«Это ведь про мою задницу, – отстраненно подумал Стас. – А может, я умер, меня пристрелили тогда эти… двое панков, и вот я в раю, такой русский рай или ад. Расплачиваюсь за свои грехи, за свои диеты и вегетарианство. А и грешен, чего говорить!»
Стас зевнул от души.
– Ты мой сладкий! – сказала Наталья, углядев все его зубы. – Попей кваску! Ядре-е-ный!
«А может, и не про мою… Это вполне может быть кто-то другой, не я. Или я – но в другом измерении, все люди здесь другие. Наталье пятьдесят лет. Кто это сказал? Кто-то сказал… Тогда – она оборотень. В той, моей жизни, она была бы дряхлой горбатой старухой. Я был стареющий придурок, а здесь зайчик. Оборотень. Ангел Кумус ее бы… Или нет?»
– Ну куда ты короля козырного бросил! – кричала Наталья, сердито разрумянившись. – Нет, ты сразу скажи, не хочешь играть – вольно тебе!
Стас побрел в кухню.
Он перестал спать ночами. Лежал, прислушиваясь к странным звукам деревянного дома, к приглушенным разговорам охраны на улице. Вчера, например, шел дождь, тихий такой, незлой. К утру, при подкрадывающихся сумерках, глаза Стаса как раз начинали слипаться, а в шесть на кухню уже приходила Матрешка, шустрая и тихонькая, как мышка. К семи подъезжала машина за хозяином, Стас ни разу его не видел. Он специально не подходил к окнам, он не хотел ничего знать об этом человеке, он очень его боялся. К десяти приезжал небольшой фургон, в дом заносили коробки с продуктами, Стас вставал. Днем он бродил по дому сонный, плохо соображая, к одиннадцати часам принимал первую стопочку водки с неизменным поцелуем Натальи, и начиналась еда.
