Далилу в это время рвало на оживленной магистрали. Ева терпеливо смотрела на пробегающие машины, открыв окно.
Когда они остановились в третий раз, Ева предложила залезть Далиле внутрь и прекратить это безобразие.
— Мне плохо, а ты еще ругаешься? Тебе меня не жалко? — возмущалась Далила, вытираясь.
— Мне вино жалко, отличное было вино.
— Замолчи! — закричала Далила, закрывая рот рукой.
— Подумай о чем-нибудь хорошем, — предложила Ева, — иначе ты будешь блевать всю оставшуюся жизнь. Я не психолог, но, по-моему, у тебя вполне понятная и здоровая реакция на самый гуманный суд в мире.
Далила собралась зареветь.
— Ладно, — сказала она, сглатывая слезы, — давай поговорим. Что ты такое сказала этим красивым мальчикам, что они подрались? Я как-то не уловила.
— Я сказала, что они жабы.
— Что, все наклюкались до такой степени? — удивилась Далила.
— Нет, никто, кроме тебя, не пил. У нас был деловой разговор. Он окончился небольшим скандалом. Куда тебя отвезти?
— Куда хочешь.
— Куда я могу хотеть? У меня в квартире только что сдернули прослушки, убийца Хрустов сбежал. Поехали к Казимиру, соберем твои бусы.
— Нет. К Казимиру я не хочу. Давай посидим в машине немного — и домой. Я всю ночь не спала, волновалась. Поеду спать. Я успокоилась. Вот что хотела спросить… Можно тебя спросить про работу? — Далила посмотрела на Еву внимательно.
— А тебя опять не стошнит? — уточнила Ева. — Тогда давай.
— Что ты говорила про журналиста там, в баре?
— Зачем тебе?
— Ну, мне интересно, должна же я знать, что вообще происходит вокруг! — Далила вдруг разволновалась. — Я перестала понимать, где я живу. Ты только представь. Однажды утром ты включаешь телевизор…
— Я не включаю телевизор по утрам, — перебила Ева.
— Ну ладно, а тут включила. И вдруг замечаешь, что тебе начинают в новостях рассказывать что-то такое странное. Ну, например, что какой-нибудь Коля Клюшкин спит с Машей или Дашей и по этому поводу жена Клюшкина подала в суд, а дети Клюшкина застрелили учительницу русского языка.
— Кто это такой — Клюшкин? — насторожилась Ева.
— Да он никто, понимаешь, ну, напряги мозги, он образ, только образ! Он выдуман, его нет, а ты слушаешь про него новости каждый день! Ты знакома с президентом Америки?
— Нет, — неуверенно сказала Ева.
— Тебе каждый день талдычат про него по радио и телевизору, что он с кем-то там в молодости развратничал! Он для меня все равно что Коля Клюшкин, понимаешь? Я его не знаю, я не понимаю, почему мне говорят про грехи его молодости! Но наступает такой день, нет, ты подожди! — Далила положила свою руку на руку Евы, не давая ей говорить. — Наступает такой день, и я ловлю себя на том, что прислушиваюсь, хочу знать, чем там кончится суд над Клюшкиным! Это та самая «сплошная жуть и ужас», как ты это говоришь.
— Ладно, ладно, успокойся, ты еще во время рекламы прокладок не звонишь девять-один-один? Я тебя поняла, я только не могу уяснить, что ты хочешь знать про журналиста?
— Я хочу знать, кто убил журналиста.
— Э-э… Которого? — уточнила Ева.
— Про которого вы говорили. Там. В казино!
— Да это просто по тетрадочке Слоника получается, если я правильно все расшифровала, что военная разведка заказала одного журналиста за то, что он раскопал на военных компромат. Я понятно говорю?
— Вполне, — кивнула Далила.
— Ну вот, об этом узнало МВД, то есть органы, они должны журналиста охранять. Это тоже вполне понятно. Внутренние органы журналиста спросили, за что его хотят убить, то есть «почём у тебя рыльце в пушку?». Журналист рассказал. Ему пообещали охрану и воспользовались некоторыми сведениями из тех, что журналист дал. А федералы обиделись, и киллер сработал. Теперь представь того следователя, который это дело сможет раскрутить!
— Это все у нас? — уточнила Далила.
— Федералы, ну фээсбэшники. Это все у нас. Но я тебе рассказала только предположения. Мои. Тебе это поможет теперь смотреть телевизор?
— Я устала. — Далила откинулась назад. — Как я могу помогать людям, когда я ни черта не понимаю вообще.
— Я знаю, в чем твоя беда. Ты не должна говорить про проблемы мира. Ты должна помогать отдельно взятым людям с их отдельно взятыми проблемами. У кого-то запор, кто-то зарезал любимую жену или стреляет подсудимых на допросах. Мне, например, ты помогла.
— Да? И как это?
— Понимаешь, я когда их теперь нечаянно убиваю, я делаю это настолько спонтанно и бездумно, как будто выпадаю из времени на это мгновение. Вроде это и не я, а просто мое тело. Само.
— Раздвоение личности, полный примитив, — вздохнула Далила.
— Далила, где твой брат? Нужно найти его и забрать пистолет. Это серьезно, правда, отстрельщик сбежал. Он будет меня искать.
— С моим братом все беспросветно. Он ударился в разврат, как только узнал, что ты жива и здорова. А до этого беспробудно пьянствовал. Если ты сунешься на дачу, тебе придется выкидывать оттуда нескольких краснозадых девиц, ядреных и весьма в теле. Мне это уже надоело. А твой пистолет у меня. Я тебе обязательно его верну, как только пристрелю этого… как его, рыжего. Спонтанно и бездумно. Ладно, не нервничай. Шутка. Дай мне свои ключи от квартиры, я завтра же заброшу по дороге на работу.
— Ты должна быть очень осторожной. Отстрельщик иногда путает женщин.
Отстрельщик Хрустов, привязав Васю Денисова к шведской стенке в спортивном зале, сидел напротив на стуле и прислушивался к шуму проезжающих за окном машин.
Окна спортзала, с вычурными решетками, выходили на улицу почти на уровне земли. Уставшие шины изможденно месили и месили снег.
Хрустов посмотрел на часы и решил потревожить Денисова. В темном и большом пространстве зала огни недалеко проезжающих машин бегали где-то под потолком. В их беспокойном свете Хрустов увидел, что Денисов очнулся и смотрит осторожно из-под прикрытых век.
Хрустов удовлетворенно кивнул и вернулся к стулу. Он решил все-таки зажечь свет. Включив две направленные лампы, разложил на стуле оружие — свой любимый «кольт» новой модификации и старый «вальтер», который он осторожно вывалил из коробки.
Денисов закрыл глаза, попробовал расслабиться. Ему не дал это сделать страшный и неприятный звук. Открыв глаза, Денисов в ужасе увидел, что Хрустов тщательно натягивает резиновые перчатки.
— Хрустов, — сказал он быстро, — кончай спектакль. Я же сделал все, как ты хотел, я отвез тебя в Турцию! Что ты задумал?
— Ты меня совершенно не интересуешь, — ответил Хрустов, подошел к Денисову и заклеил ему рот, надорвав зубами липкую ленту.
