– Но этого не может быть!..
– Что вы говорите? – уныло заметил директор. – Нервы у Фикуса не выдержали, первого сентября он провел патриотическую беседу. Костя Вольский в конце этой беседы почувствовал себя глубоко оскорбленным человеком, написал мне заявление, а потом забрался на крышу. Его, видите ли, оскорбила недальновидность преподавателя, а также поверхностно-отстраненное отношение того к науке. По идее Кости, границы скоро исчезнут вообще, а войны будут программироваться, как грандиозные живые игры. И наука, естественно, должна быть общей. Кстати, на эту тему он написал блестящий доклад по истории создания атомной бомбы, продемонстрировав документально всем сомневающимся, что атомное чудо было создано в СССР исключительно благодаря шпионам всех стран, передающим друг другу новейшие разработки. – Директор наклонился через стол и прошептал: – У вас кофе остыл и мороженое растаяло. Когда вы пришли в школу, я подумал, что органы отследили утечку государственно важной информации и начали расследование, но вы устроили мне показательную порку с обнаружением проводов под плинтусом, а потом еще и посмеялись!.. Как это все странно, вам не кажется?
– Странно? Что именно?
– Вы, работник Службы безопасности, работаете учителем и ничего не видите под носом. Я, работник образования, расследую утечку государственной тайны за границу.
– Подождите минуточку, – Ева взялась пальцами за виски. – Я работаю в отделе внутренних расследований. За последние годы мною сделано все, чтобы не иметь отношения ни к каким государственным тайнам.
– Понятно, – усмехнулся директор. – А в школу вы пришли поразвлечься со скуки.
– Вы женаты? – вдруг спрашивает Ева.
– А это к чему?
– Вы имеете абсолютно ухоженный вид. Либо вы женаты и жена ваша не загружена работой, либо вы категорический холостяк и ваш великолепный внешний вид – это заслуга любящей мамы.
– Второе, – серьезно заявил директор. – Любящая мама.
– Армани? – кивнула Ева на галстук.
– Шанкло, – совсем загрустил директор и, видя, как Ева удовлетворенно кивнула, повысил голос: – Да, я жертва одинокой женской старости, и что? Моя мама – заслуженный художник, и не надо меня проверять на сопричастность! У нее сдвиг, что я должен выглядеть как плейбой, не самый противный сдвиг, кстати, хотя она и тратит на меня все деньги от продажи своих картин. У некоторых старых художниц бывает куда хуже с жизненными устремлениями! Вы не там роете, напарник! Так, кажется, говорят в боевиках? Вы думаете, наши гениальные юноши все делают из меркантильных соображений? А вот и нет. Они создают угрозу национальной безопасности в силу политической недоразвитости и возрастного максимализма. А может быть, это просто игра в объединение мира. Я все съел. Это будете? – директор кивнул на сок в стакане, Ева покачала головой, и директор засосал сок через трубочку. – Раз уж вы перешли к обсуждению внутрисемейных проблем, я хотел спросить, действительно ли у вас трое приемных детей?
– Да, есть такое счастье, – улыбнулась Ева.
– Вы разведены. Значит, содержите детей одна. Ориентируетесь в этом кафе запросто, значит, часто здесь бываете. Мне тоже интересно, неужели сейчас в органах так хорошо платят, что можно содержать одной троих детей и перекусывать вот в таких местах? Почему вы взяли приемных детей?
– Старшего я, можно сказать, выкупила из рабства. Младшие – дети умершей при родах подруги. А деньги… Вы же слышали про журнал. Позирую, когда хандра накатит.
– Раз уж вы меня так накормили, разрешите и личный вопрос. Что это был за мужчина, который позволил себе развестись с вами?
– Все очень просто. Это его дети остались сиротами, он хотел отдать их в дом ребенка, я пригрозила пистолетом. Так, под дулом, он и пошел в загс. А через шесть месяцев еще раз под дулом пошел в суд отнести заявление на развод.
– Действительно, – побледневший директор поправил галстук от Шанкло, – проще не бывает. Можно я заплачу за себя сам?
Директор пошел расплатиться к стойке. Там узкоглазая девушка наливала в половинку выдавленного апельсина, в расправленные прозрачные перепонки, кофе из турки.
– А какое блюдо здесь самое дорогое? – поинтересовался он, пораженный белыми хлопчатобумажными перчатками на ее руках.
– Тыквенные семечки, – улыбнулась девушка, – вываренные в кокосовом молоке. Суфле из свежих персиков с красным вином. Глинтвейн из французского полусухого и армянского коньяка. Приходите еще!
20. Балерина
В больнице Надежда полчаса просидела возле бледного и испуганного помрежа, а потом ревела в коридоре. Михаил Петрович требовал немедленной выписки, кофе и приличный кусок зажаренного мяса.
– Мы от него устали, – жаловалась молоденькая врачиха. – Ему действительно лучше, но наблюдаются некоторые галлюциногенные реакции, поэтому рекомендую вам понаблюдать его у психиатра.
– А что с ним?
– Он стал разговаривать сам с собой.
– А, – Наденька вздохнула с облегчением, – это ничего, у меня такие реакции почти каждый день случаются.
– Если подпишет заявление о добровольном уходе, если есть кому за ним смотреть дома, забирайте. Инфаркта не было. Сердечный приступ. Нервное истощение, бессонница.
Надежда опять заплакала. Умылась в туалете, удивляясь сама себе. Такого количества слез у нее не случалось с далекого детства, когда было еще для кого плакать.
– Михал Петрович, – шептала она у кровати с забытой капельницей, – потерпите до обеда, я заберу вас, клянусь, только до обеда. У меня дела! Я кое-что улажу и приду!
– Принеси сюда мою сумку с одеждой. Поставь под кровать. Жду до половины третьего. Оставь денег. Если не придешь, поеду тебя искать на такси.
Надежда кинулась домой. В кухне сосед с собутыльниками приканчивал под пиво вторую бутылку водки, расписывая в самых понятных выражениях общий вид и размеры полового органа «Надькиного мужика». Надежда заехала соседу хозяйственной сумкой по голове.
Милена курила ментоловые.
– Ты, Надежда, жизни не бойся, – сказала она, усадив гостью в старое кресло и подставив пепельницу поближе. – Я, пока боялась, поседела. К двадцати восьми годам уже имела волосы востребованного сейчас пепельного цвета. Зачем тебе журналист?
– Мне нужен человек из приличной газеты, который не будет задавать вопросы.
– Будешь продавать?
– Что? – не поняла Надежда.
– Компромат продавать будешь или мстишь кому?
Надежда задумалась.
– Продавать не буду. И месть тут ни при чем. Я просто хочу, чтобы от меня отстали. И Петровича не трогали. Они меня достали своими обысками, блин!
– Значит, в целях личной безопасности! – подвела итог Милена. – Сейчас посмотрю. Приходил тут один, писал статью о жертвах репрессий. Я все подробно рассказала. Особенно понравилось, как мужу моему его дознаватель на допросах вырезал на спине символы. Про это он расспрашивал целый час.
