– Он… – задумалась Ева, – показал вам звезду, голубка или…
– Серп с молотом, такой, знаете, уже высушенный. – Милена показала пальцами приблизительный размер, соединив указательные и большие пальцы друг с другом. – Странный цвет имеет человеческая кожа после обработки и сушки.
– Вы знаете, как его сейчас зовут? – напряглась Ева.
– Нет. Не интересовалась, хотя могла. Лет двадцать назад он совал мне в лицо иностранный паспорт и билеты на самолет в Канаду.
– В Канаду, – стонет Ева, потом резко хлопает ладонью по столу: – Вы можете поехать со мной в театр?
– Нет, конечно.
– Почему?
– У меня много дел. Сейчас ко мне придут несколько очень уважаемых граждан подписать договор об уходе за мной и об обеспечении моего захоронения после смерти. А вы хотите, чтобы я поехала в театр и еще раз, глядя в глаза, подтвердила агенту КГБ, что у меня прекрасная память?!
– Это какой-то бред, честное слово! – не выдержала Ева, вскочила и закрыла дверь кухни перед соседом. – Извините, оставьте нас одних! – прокричала она сквозь прозрачное стекло. – Какие уважаемые граждане? Что это вы устраиваете?
– Аукцион.
– Милена, перестаньте сходить с ума, я вас очень прошу, покажите мне этого человека, и вас никто после этого не тронет, умирайте себе на здоровье естественной смертью!
– После этого, конечно, никто не тронет, а вот перед этим меня сто раз пристрелят! И я не схожу с ума, а стараюсь помочь Надежде, потому как ей и так сейчас не сладко. А вы не прыгайте, пейте чай. Как с вами трудно беседовать, ей-богу, вы какая-то нервная, или спешите куда?
На Еву посмотрели прищуренные глаза, умело обведенные черным, под аккуратно выщипанными и накрашенными бровями.
– Ладно, – сдалась Ева. – Я села. Я никуда не спешу. Давайте по порядку. Вы устраиваете аукцион.
– Да. Кто мне больше покажется человеком надежным и честным, тому я и напишу дарственную на комнату с условием прав владения после моей смерти. Надеюсь, бог даст, хватит интуиции и жизненного опыта выбрать хорошего человека, который выполнит все свои обещания по моим похоронам.
– Ладно, допустим, – Ева уже еле ворочала языком. Хотелось пить, но она видела, как Милена провела пальцем внутри чашки, проверяя ее на чистоту или что-то выковыривая, перед тем как налить туда чай. – При чем здесь Надежда?
– Надежда как раз должна оказаться ни при чем. Ей бы с похоронами своего заврежа разобраться на этой неделе. А представьте, приходит она с кладбища, а тут еще я валяюсь натурально трупом в коридоре?! За что ей такое? Она, конечно, вывернется наизнанку и похоронит, и помянет, как следует, да вот хватит ли ей силенок добиваться места на кладбище рядом с моим мужем? Раньше это было просто кладбище, а теперь закрытое для захоронений место. Вот в чем вопрос. А место рядом с мужем – это непременная часть исполнения договора дарственной.
– Вы все предусмотрели. – Ева уговорила себя встать, вылила чай из чашки, вымыла ее и налила отлично пахнущую коричневую жидкость. Выпила первый глоток, откинулась на табуретке, нащупав спиной стену, и закрыла глаза.
– Поедете со мной в театр?
– Ни за что. Это бессмысленно. Я не выхожу из подъезда.
– Это ерунда, – пробормотала Ева, засыпая. – Это не поможет. У вас окна кухни и комнаты выходят на одну сторону? – вдруг встрепенулась она и подошла к окну. Седьмой этаж. Окно кухни голое, без занавесок.
– Да, а что? – заинтересовалась Милена.
Ева осмотрела улицу внизу. У дома с этой стороны небольшой сквер, потом дорога, потом пятиэтажные дома, за ними – две башни по шестнадцать этажей. Между ними, вероятно, есть еще один сквер. До башен – не меньше километра.
– Выполните, пожалуйста, мою просьбу. Я сейчас уйду, а когда позвоню вам по телефону, сдерните шторы со своих окон.
– Вы с ума сошли. И так комната как после Мамаева побоища! Мои гобеленовые шторы? Мой итальянский тюль?!
– Милена, – стонет Ева.
– Хотя, что там шторы… А зачем это?
– Я постараюсь вам помочь, если успею.
– С похоронами?
– Нет. С естественной смертью.
– Спасибо, милочка. Если вы уже уходите, заберите, пожалуйста, это.
Лысая болонка под курткой замирает с облегчением и греет Еву сквозь тонкий свитер.
– Осокин, что ты узнал?
– По Москвиной – ничего. Задерживалась несколько раз за связи с диссидентами, за запрещенную литературу и нецензурные высказывания в общественном месте в адрес властей. За границей не была, в коммунистической партии не состояла, имеет родственников за границей во Франции и Италии, девичья фамилия – Конюхова, внучка князя Конюхова, члена Государственной думы, расстрелянного в девятнадцатом году.
– Надеюсь, ты посмотрел материал по мужу?
– Посмотрел, и не понадобилось залезать в секреты. Москвин – председатель финансовой комиссии ГУБП и так далее, еще шесть букв. Арестован в сорок девятом, свидетельство о смерти жена получила только в пятьдесят четвертом.
– Ну?! – нетерпеливо кричит Ева. – Имя!
– Имя человека, который занимался делом Москвина, – спокойно, не спеша, продолжает Осокин, – Бобров Вэ Пэ, младший офицер отдела расследований Комитета госбезопасности. Сведения о нем обрываются в пятьдесят четвертом году в связи с переводом Боброва Вэ Пэ на секретную работу международного отдела. Я думаю, этот Бобров сменил имя, и не раз, по всем показателям он стал нелегальным разведчиком. Нелегалы – это люди, выполняющие особо деликатные поручения…
– Я знаю, – перебила Ева. – Давай по Канаде.
– Информация о выполнении заданий нелегалов закрыта. Я пошел другим путем и просмотрел материал в отделе по международным претензиям. Вас может заинтересовать один факт. Двенадцать лет назад канадское правительство предъявило Союзу ноту после гибели семьи из четырех человек в городке Каркажу и объявило в розыск гражданина Канады Миланса, который, как указано в ноте протеста, является агентом советской разведки и, убивая семью в Каркажу, выполнял задание этой самой разведки.
– Семья?
– Глава семейства проходил у них по программе защиты свидетелей и поселился в Каркажу за восемь лет до гибели. Таким образом, к моменту своей смерти он уже имел статус гражданина Канады. Его фотографии даже после смерти не всплыли в прессе, а вот фотографии жены и детей дали мне возможность предположить, что это была семья доцента Института среднего машиностроения, попросившего во время пребывания на международной конференции убежища в США. Свои соображения на этот счет я вам скинул в файл «Канада».
– Сотри, – тут же среагировала Ева. – Я узнала все, что хотела. Спасибо тебе.
– Это, конечно, пожалуйста, но звонил полковник Кошмар и просил передать, что, если вы не проявитесь в течение ближайшего получаса, он объявит вас в розыск. Так что или звоните, или выкидывайте мобильник, если он у вас с настроенным на обнаружение сигналом, и меняйте машину. В вашей комнате я оставил адресок. Проявите свой сыскной талант и постарайтесь его найти. Там можно отсидеться, если припечет, дня три. Далила просит сказать вам одно слово.
