Он шел, задумчиво глядя прямо перед собой и как бы ничего не
замечая, но на самом деле он видел все. Возле раймага жалась вдоль стен
довольно длинная очередь за пшеном, которого не было, но должны были вот-вот
привезти. И возле бани, превращенной в санпропускник, стояла большая очередь
эвакуированных женщин в не по-здешнему нарядных, но потертых одеждах. Повернув
за баню и направо, лейтенант прошел полквартала по Поперечно-Почтамтской улице
и вышел к зданию, где помещались два райкома – партии и комсомола, – и
райисполком. У входа стоял милиционер, который строго спрашивал входящих, к
кому и зачем. Филиппова он, конечно, ни о чем не спросил, но вытянулся и
откозырял. Кабинет секретаря райкома помещался на втором этаже, куда вела
широкая лестница (райком помещался в здании бывшего дворянского собрания) с
широкой ковровой дорожкой посредине. А наверху на площадке стояли два больших
гипсовых бюста – Ленина и Сталина – на фанерных постаментах, обтянутых красной
материей. Лейтенант, шаркнув пару раз подошвами сапог об истертый пол,
решительно ступил на дорожку, а бабка в ватнике, в бурках с галошами и с мешком
за плечами спускалась ему навстречу, но не по дорожке, а сбоку от нее. Проходя
через большую приемную, лейтенант поздоровался с секретаршей Ревкина Анной
Мартыновной, пожилой интеллигентного вида женщиной в очках. Кроме Анны
Мартыновны в приемной находилось довольно много народу. В основном это были
солидные люди, мужчины и женщины (но в большинстве, несмотря на военное время, все
же мужчины), которые сидели вдоль стен на сколоченных вместе стульях. Это были
председатели колхозов, директора совхозов, начальники и заведующие какими-то
отделами, то есть те самые люди, которые назывались командирами производства.
Не будучи членами бюро, они не имели права участвовать в заседании последнего,
но были вызваны, некоторые по делу, а некоторые просто на случай, если вдруг
понадобится справка о работе возглавляемых ими производств.
Филиппов поздоровался только с Анной Мартыновной, а всех
остальных вроде бы и не заметил и решительно, по-хозяйски рванул на себя дверь,
обитую черным. Пройдя через небольшой тамбур, он открыл вторую дверь и оказался
в кабинете первого секретаря.
В кабинете было густо накурено. Члены бюро – было их больше
двух десятков – в полувоенных костюмах и в длинных гражданских пиджаках сидели
кто за длинным столом, кто на кожаном диване возле стены, а двое стояли у
крайнего окна и, вытягивая трубочкой губы, курили в открытую форточку.
Когда лейтенант входил, в комнате слышен был гул, как в
бане, который при его появлении тут же прекратился. Только один из сидевших на
кожаном диване, не видя Филиппова, продолжал говорить, что от туберкулеза
лучшее средство собачий жир. Но его толкнули в бок, он оглянулся и тоже
замолчал. И вскочил с дивана. Вскочили и его собеседники. Задвигались с
грохотом стулья, и сидевшие за столом тоже встали. Лейтенант не понял, почему
они так поспешно встают (он все же не совсем привык еще к новому своему
положению), и оглянулся, думая, что за ним вошел кто-то еще. Но за ним никого
не было. Он почувствовал даже, что слегка смущен. Пожалуй, из всех здесь
собравшихся он был самый молодой, и ему было непонятно, отчего эти люди
проявляют к нему такое почтение. Только Ревкин вскочил не сразу, а привстал
лишь после того, как Филиппов к нему приблизился. Привстав, он подал Филиппову
руку и тут же сел на место, другие же все еще продолжали стоять, некоторые,
впрочем, делали вид, будто поднялись размяться и сядут, когда им этого
захочется. Лейтенант обошел присутствующих, пожал каждому руку. Он не всех еще
знал, и некоторые называли ему свои фамилии, а он свою не называл, он уже
понимал, что она им и так известна. Среди присутствующих были и три человека в
форме: военком, начальник милиции и командир размещенного в Долгове временно
военного гарнизона. Филиппов не был членом бюро, но его пригласили, поскольку
решались весьма серьезные для народа задачи.
Глава 28
Покуда собирался народ, первый секретарь райкома Андрей
Еремеевич Ревкин, не обращая внимания на общий галдеж, готовился к предстоящему
заседанию. Он перечитывал приготовленные проекты решений по тем или иным
вопросам и там, где нужно, вносил исправления. Время от времени, не глядя и не
поднимаясь, он совал кому-нибудь из вновь пришедших руку и опять углублялся.
Иногда он нажимал кнопку звонка, и тут же бесшумно появлялась Анна Мартыновна.
Пожилая высокая женщина в очках на бесстрастном лице, она каким-то чудом на
расстоянии угадывала малейшее желание своего руководителя. Ревкин только
протягивал в сторону руку, как в нем оказывалась та самая нужная бумага,
которую он и хотел. Тут же он протягивал Анне Мартыновне другую бумагу, в
которой необходимо было что-то перепечатать, кратко вполголоса давал какие-то
указания и одновременно наблюдал за пришедшими, подсчитывая, достаточно ли
накопилось народу.
Люди, сходившиеся сейчас в кабинете Ревкина, все вместе
представляли собой руководящую верхушку района и принадлежали к так называемой
номенклатуре. Ото всех прочих людей собравшиеся отличались тем, что каждый из
них, не сомневаясь, брался руководить решительно и твердо тем, чем руководить
его назначили. И овощеводством, и свиноводством, и любым производством, и любой
наукой и искусством. И если случайно оказывалось, что в какой-то области
человеческих знаний проявлял он некоторые способности или познания, то его тут
же перекидывали в другую область, постепенно доводя до той, в которой он не
смыслил ни уха ни рыла, где он, как в безбрежном океане, плыл, не имея перед
собой никаких ориентиров, кроме той путеводной звезды, которая называлась
Очередным Указанием. Воображаемая линия, соединявшая плывущего с этой звездой,
называлась Линией Партии, которой и следовало держаться неукоснительно.
Уже, кажется, все собрались, а заседание не начиналось.
Ждали кого-то еще. Уже поговорили о болезнях, о погоде, о вреде табака, о
пользе витаминов, о многом, что никого из присутствующих совершенно не
волновало, но ничего не говорили о том, что их действительно беспокоило: о положении
на фронте, о слухах относительно возможной отмены брони для некоторых
должностей, о карточках и о том, чем вообще живут люди. Вдруг на пороге
появилась Анна Мартыновна.
– Андрей Еремеевич! – сказала она взволнованно.
