– Да погоди ты, – бежал рядом Борисов, хватаясь за борт
двуколки.
– Отойди, говорят! – Голубев замахнулся кнутом.
Лошадь рванула, Борисов отлип.
Когда Борисов вернулся в райком, там царила полная
растерянность. Обсуждали, что делать. Парнищев предложил:
– Раз он сам положил билет, у нас нет другого выхода, как
принять его.
Вскочил Неужелев.
– Нет, товарищи, так нельзя. Это будет политической ошибкой.
Мы, товарищи, не можем допустить, чтобы коммунисты кидались самым дорогим для
нас документом. Мы должны заставить Голубева взять партбилет обратно. А вот
когда он его возьмет, тогда мы его и… – Неужелев сделал хищный хватающий жест
рукой.
– Правильно, – сказал Ревкин. – Думается, что Неужелев дело
говорит. – (Неужелев скромно потупился.) – Давайте запишем примерно такое
решение. Первое: осудить недостойное поведение коммуниста Голубева и указать
ему на недопустимость небрежного обращения с партийным билетом. Второе: обязать
товарища Голубева принять обратно партийный билет. Выполнение поручить… – Он
поднял голову и встретился глазами с Борисовым. – Вот товарищу Борисову и
поручим, – завершил он злорадно. Борисов покорно наклонил голову.
Глава 33
Пора нам изобразить и свою птицу-тройку. Да где же ее
возьмешь? Пусть заменой ей будет крытая полуторка с военным номером на бортах.
Она мотается по всем дорогам в пределах расположенного на территории области
военного округа. Когда несется она по пустынной дороге, из полуторки доносится
визг поросят и ошалелое кудахтанье кур.
Экипаж полуторки, состоящий из трех человек, не считая
шофера, чем-то напоминает концертную бригаду, обслуживающую удаленные от центра
населенные пункты. Представления, которые дает эта бригада, и похожи на
концерты или, точнее, на короткие драматические спектакли с одним и тем же
финалом. Но это не концертная бригада, это выездная коллегия Военного
трибунала, это тройка. Впереди рядом с шофером сидит председатель, полковник
Добренький, приятного вида человек с сизым носом на полном лице. Николай
Спиридонович жизнелюб. Любит пить горилку, «шутковать», «спивать писни»,
неравнодушен к женскому полу. «Худых не люблю, – говорит он. – Люблю таких, шоб
было за шо учепиться». К подсудимым относится отечески, часто называя их не
подсудимыми, а сынками. «Ну шо ж, сынок, я вижу. Родина тебя вырастила,
воспитала, а ты ее предал, як отой Иуда за тридцать серебряных копеек». И
приговор в двух вариантах: расстрел или штрафная рота. И похоже, что приговоры
эти не оставляют никакого следа в душе Николая Спиридоновича. Вечером того же
дня, если попадется хорошая, «душевная» компания, он с удовольствием выпьет,
закусит и заспивает:
Ой ты, Галю, Галю молодая,
Подманулы Галю, забралы з собою…
При этом он дирижирует подпевающими, подмигивает и
недовольно морщится, если кто фальшивит.
В крытом кузове на скамеечке спиной к кабине сидят коллеги
Добренького: два мрачных типа – Целиков и Дубинин. Тут же на полу подпрыгивают
мешки. Мешок муки, мешок гороха, мешок картошки. И мешки с живностью: с
поросенком, с курами, с гусями.
Бригада разъезжает по территории военного округа с заданием
«оперативного осуществления социалистической законности в условиях военного
времени». Она судит дезертиров, самострельщиков и прочих военнообязанных,
уклоняющихся от священного долга защиты отечества. Еще оперативней всех этих
людей можно было бы расстреливать на месте без суда, но тогда где бы члены
трибунала брали картошку, муку, поросят и прочее?
А ведь из-за всего этого задерживаться приходится то в одной
местности, то в другой. И никак до Долгова добраться не могут.
Но вот уж как будто едут.
Едут! Едут! Не так ли и ты, Русь… впрочем, это, кажется,
кем-то было уже написано.
А навстречу полуторке, оставляя за собой вихрящуюся полосу
пыли, птицей летит «ЗИС-101», и земляк Добренького, товарищ Худобченко,
отворачивая текст от шофера и от сидящего сзади консультанта Пшеничникова,
знакомится с документом, врученным ему в Долгове Борисовым.
…как честный коммунист считаю своим долгом довести до Вашего
сведения, что в нашем районе идейно-воспитательная работа среди населения
находится на угрожающе низком уровне…
…некий Чонкин при содействии своей сожительницы Беляшовой…
оперативную группу из семи человек под командованием лейтенанта Филиппова…
…только с помощью воинской части удалось…
…последствия чего и доныне возбуждают нездоровый интерес
среди отсталой части населения района и порождают разнообразные слухи… якобы
капитан Миляга… Все это, без сомнения, отрицательно сказывается на авторитете
органов… как и многие коммунисты района, считаю необходимым провести
тщательное… и укрепить партийные кадры…
Между тем полковник Добренький и товарищ Худобченко
приближались друг к другу со скоростью, равной сумме скоростей их машин. И вот
уже «ЗИС-101» и полуторка поравнялись и остановились, загородив всю дорогу.
Добренький выпрыгнул на дорогу, а Худобченко поманил его пальцем.
– Дэ путь держишь, козаче? – спросил Петр Терентьевич, доброжелательно
глядя на опухшее от пьянства лицо полковника.
– Дезертира едем судить, Петр Терентьевич, – почтительно
отвечал Добренький.
– Дезертира? – поднял брови Худобченко. – Не Чонкина ли?
– Чонкина, – кивнул полковник, удивляясь, что сам товарищ
Худобченко слышал такую незначительную фамилию.
– Ага… так… – задумчиво бормотал Худобченко, оглядывая
тучную фигуру своего земляка. – Во шо, козаче, ты зараз туды не изды. Дело
Чонкина откладывается. Там скоро будут дела покрупнее. Так шо вертай обратно.
Поня́л?
– Поня́л! – вытянулся Добренький.
– О це и добре, – сказал Худобченко и вяло приподнял свою
пухлую руку, как бы отчасти приветствуя полковника и одновременно давая шоферу
знак двигаться дальше.
