– Так здесь как-то не того. Туман – и одновременно прозрачен
и чист.
– Так это ж над оврагом туман. А в остальных местах он
прозрачен и, тык-скыть, чист.
– Да, так может быть, – авторитетно сказал Фигурин. – Овраг
внизу, там туман, а чуть повыше… Но мне лично как раз концовка кажется не
совсем. Железный Феликс – это хорошо, образно, но желательно как-нибудь… ну, я
бы сказал, пооптимистичнее.
– Побольше, тык-скыть, мажора? – спросил Бутылко.
– Вот именно, мажора побольше, – обрадовался Фигурин
подходящему слову. – Ну там, конечно, в начале и еще больше в середине, когда
вы пишете, что погиб герой, грусть нужна, не без этого. Но в то же время нужно,
чтобы в целом стихотворение не наводило уныния, а звало в бой, к новым победам.
Ну, можно как-нибудь так сказать, что он сам погиб, но своим подвигом вдохновил
других, и на его место встанут тысячи новых бойцов.
– Очень хорошо! – с чувством сказал Бутылко, записывая. –
Можно, тык-скыть, как-нибудь вот в таком духе:
Погиб Афанасий Миляга,
Но та-та в каком-то бою.
Я тоже когда-нибудь лягу
За Родину, тык-скыть, свою.
Так?
– Вот-вот, – замахал руками Фигурин. – Как-нибудь в этом
духе, но не лягу – у вас в стихотворении уже один лежит, хватит, а как-нибудь
отомщу, мол, твоим врагам.
– Принимаю к сведению, – сказал Бутылко.
– Очень ценное замечание, – вставил Борисов.
– Ну ладно. – Фигурин посмотрел на часы. – Мне пора.
Напоминаю всем: завтра в двенадцать часов. Нужно, чтобы все было спокойно и
организованно. Побольше людей с предприятий. И обязательно слушать, кто что
говорит. Если услышите такие разговоры, что Миляга не герой был, а совсем
наоборот, таких людей, пожалуйста, это просьба ко всем, берите на заметку и
фамилии сообщите кому-нибудь из наших людей или еще лучше лично мне. Вести,
значит, будете вы. – Борисов наклонил голову. – Два-три выступления здесь и два-три
у могилы. Ну, и вы, значит, стихи прочтете. Но, повторяю, побольше оптимизма,
так, чтобы, понимаете, после этого жить, знаете ли, хотелось, бороться.
Извините, товарищи, тороплюсь.
Глава 14
Фигурин вышел из клуба, но направился не Туда Куда Надо, а к
Дому колхозника. Он шел по темной Поперечно-Почтамтской улице. Моросил дождь.
Время от времени майор утирал ладонью лицо. Настроение было хорошее. Все шло по
плану. В голове вертелись строчки стихов:
Но та-та в каком-то бою
Я тоже когда-нибудь лягу
За Родину, тык-скыть, свою.
«Талант, – думал Фигурин о Серафиме, – настоящий талант.
Хотя что значит «Феликс железный склонился над гробом»? Железный и склонился. А
правильно, что он склоняется? Может, он всегда должен быть прямым, как стрела?»
Войдя в Дом колхозника, он справился у старухи дежурной,
вязавшей за перегородкой носок, есть ли кто-нибудь в седьмом номере. Старушка
покосилась на доску с ключами и сказала:
– Есть.
Поднявшись на второй этаж и подойдя к седьмому номеру, он
услышал внутри какой-то шум и приник ухом к двери.
– Ну что, – услышал он звонкий голос, – будем играть в
молчанку? Не выйдет! Если я захочу, у меня рыба заговорит!
Фигурин, подогнув колени, склонился к замочной скважине и
увидел картину, поразившую даже его. На стуле спиной к столу сидела полная
женщина в зеленом платье, с ярко накрашенными губами. Руки ее были заложены
назад. Перед ней стоял подросток в белой рубашке. В руках он держал керосиновую
лампу, которую подносил к лицу женщины.
– Гражданин следователь, – взмолилась женщина, – я вам
правду говорю, я ничего не знаю.
– Вранье! – беспощадно отрезал мальчик.
Он передвинулся, встал спиной к замочной скважине и заслонил
собой женщину. Понимая, что терять нельзя ни минуты, Фигурин открыл дверь
ногой.
При его появлении мальчик вздрогнул, отпрянул от женщины и
стоял, растерянно держа в руках лампу. Женщина тоже была смущена.
– Что здесь происходит? – строго спросил Федот Федотович,
переводя взгляд с женщины на мальчика и обратно.
– Вы майор Фигурин? – спросила женщина.
– Да, – сказал он не без гордости, – я майор Фигурин.
– Клавдия Воробьева, – представилась женщина, поднимаясь. –
Полковником Лужиным направлена в ваше распоряжение.
Руки она по-прежнему держала сзади.
– А этот мальчик? – спросил Фигурин.
– Мой сын Тимоша, – сказала Клавдия.
– Сын? – удивился Фигурин. – Странные у вас отношения с
вашим сыном.
– Вы все слышали? – Она улыбнулась.
– Не только слышал, но и видел.
– Это мы играли.
– Играли? – поднял брови Фигурин.
– Мы так часто играем, – сказала Клавдия. – Ну что ты
стоишь? – закричала она на сына. – Развяжи!
Сын поставил лампу на стол и снял с рук матери косынку,
свернутую жгутом.
– Фу! Даже руки затекли. – Она помахала кистями. – Дело в
том, – улыбаясь, объяснила она Фигурину, – что Роман Гаврилович обещал устроить
Тимошу в специальную школу, ну и я его немножко пока подготавливаю.
– А-а, – понял Фигурин. – Интересная система воспитания. Я
своего сына тоже готовлю, но пока что не так наглядно. Молодец! – Он похлопал
мальчика по плечу. – Комсомолец?
– Пионер, – сказал мальчик, потупясь.
– Молодец! – повторил Фигурин. – Далеко пойдешь. А в
школе-то хорошо учишься?
– В школе неважно, – сказала мать, и глаза ее стали
печальны. – Особенно по арифметике и по русскому. Ну никак они ему не даются.
Да и то сказать, без отца растет. Был бы папка, когда бы ремнем выдрал, когда
так поговорил, а меня же он не боится. Ишь, паразит какой! – неожиданно
возбудилась она. – Я вот тебе покажу! Будешь плохо учиться, Роман Гаврилович
тебя никуда не возьмет.
