Среди высыпавших на улицу оказались и два Мыслителя. Они
стояли молча, переглядываясь друг с другом, как бы переговариваясь глазами.
«Ну, что вы на это скажете?» – как бы спрашивал глазами
Первый Мыслитель.
«Колоссальный спектакль», – взглядом отвечал Второй.
У них не было разногласий. Оба они помнили слухи, согласно
которым капитан Миляга погиб по дурацкой ошибке, и знали, что слухи бывают
гораздо правдивее официальных известий (за исключением тех слухов, которые
неофициально официальными учреждениями распускаются), и, переглядываясь, пришли
к общему выводу, что церемония похорон придумана для того, чтобы отвлечь
внимание населения от положения на фронте и нехватки продуктов питания. Они
переглядывались между собой, когда к ним подкатил шпик (на лице которого было
написано, что он шпик) и спросил, кого хоронят.
Первый Мыслитель не растерялся и быстро ответил, что хоронят
народного героя капитана Милягу.
– А что, хороший был человек? – спросил шпик.
– Кристальный, – твердо отвечал Первый Мыслитель.
– Что значит кристальный? – выразил сомнения шпик. – У каждого
человека бывают какие-то недостатки.
Тут вмешался Второй Мыслитель и объяснил подошедшему, что
недостатки бывают большие, малые, а бывают и вовсе ничтожные.
– Совершенно справедливо, – подтвердил Первый Мыслитель. – А
когда у человека с ничтожными недостатками есть и огромные достоинства,
которыми, например, обладал покойный, то тогда недостатки эти и вовсе бывают не
видны совершенно.
– Во всяком случае, не нам судить, – поддержал Второй
Мыслитель. И тут же добавил, что безвременная гибель капитана Миляги огромная
потеря для всех. Он не уточнил, однако, для кого всех. Для всех жителей района,
области, Союза или вообще для всего человечества.
– Огромная и невосполнимая потеря, – добавил Первый
Мыслитель, сделав печальное лицо и склоняя голову, как бы перед памятью героя.
– Однако я полагаю, я верю, – пошел дальше Второй Мыслитель,
– что враги просчитались. Миляга погиб, но на его место встанут новые бойцы.
– Сотни новых, – быстро сказал Первый.
– Тысячи, – поправил Второй.
Шпик тихо отошел, тем самым признав свое поражение.
Глава 26
Широко распахнулись двери, и вышли музыканты: шестеро
военных, и среди них одна толстая баба в форме с треугольничками в петлицах.
Баба несла барабан и оттого казалась беспредельно беременной. Музыканты встали
перед публикой лицом к дверям и приготовились. Возле них крутился кинооператор
Марат Кукушкин.
Тем временем в клубе шли последние приготовления к выносу
тела. Дважды пробежал по сцене Фигурин, шепотом отдавая кому-то какие-то
распоряжения. Затем он выглянул в дверь, убедился, что оркестранты заняли свои
места и что Кукушкин тоже готов к работе. Он вернулся на сцену.
– Товарищи, – объявил Фигурин, – приготовились к выносу. Кто
понесет?
– Я! Я! – Кинулся со всех ног Бутылко.
Он хотел хоть как-то загладить свою вину. Он оттеснил
нерасторопного Ермолкина и стал перед ним. С одной стороны предрайисполкома
Самодуров, с другой он, Бутылко, а за ним обиженно пыхтел ему в спину Ермолкин.
Гроб был из сырых досок, тяжелый. Но Бутылко не чувствовал тяжести.
– Так, так, товарищи, – вполголоса командовал Фигурин. –
Встаньте ровнее. Этот край чуть выше. Так. Пошли!
Вместе со всеми Серафим двинулся вперед. Распахнулись двери.
В уши хлынула музыка, в глаза брызнуло солнце. Слегка прижмурившись, Серафим
увидел толпу, увидел сверкающие на солнце инструменты, увидел кинооператора
Марата Кукушкина, который, пятясь, крутил ручку своего аппарата.
«Для киножурнала «Новости дня», – догадался Серафим и
приосанился. Он представил себе, что фильм вскоре выйдет на всесоюзный экран и
зрители во всех уголках страны увидят его, Серафима Бутылко, крупным планом. И
может быть… Бутылко слышал, кто-то ему рассказывал, что Сталин лично
просматривает все выходящее на экран. Может быть, просматривая очередную ленту
и попыхивая своей знаменитой трубкой, он произнесет:
– А кто это такой молодой, симпатичный, который несет… да
нет, не этот, я говорю: симпатичный. Вот тот справа? – и укажет мундштуком на
экран.
И тут что начнется! Серафим живо представил себе, как
забегают помощники по общим вопросам и по кино, как зазвонят все телефоны
правительственной связи, личность молодого симпатичного тут же выяснят, и вот
он в мягком вагоне прибывает в Москву. Номер люкс с бассейном и попугаями.
Прием в Кремле. Дружеское рукопожатие товарища Сталина. Публикация массовым
тиражом поэмы «Дума о хлебе». Сталинская премия, руководящая должность в Союзе
писателей и…
Он не успел додумать, что и как… он просто считал: и еще
что-то ему полагается, когда нога его ступила в пустоту… Он инстинктивно
оттолкнул от себя гроб, чтобы не придавило, и полетел с крыльца, нелепо
взмахнув руками.
Шедший с другой стороны Самодуров, почувствовав, что гроб
валится на него, с большой силой двинул его обратно, а сам тут же отскочил в
сторону. То же сделали и другие. Как-то так получилось, что под гробом оказался
один Ермолкин, с вытаращенными от растерянности глазами он стоял на последней
ступеньке крыльца, словно былинный богатырь, приняв на себя всю тяжесть гроба.
Гроб, покачиваясь на его плече, одновременно поворачивался, словно стрелка
компаса, наконец вовсе перекосился и, сбив с ног Ермолкина, устремился к земле.
Отталкивая его, Ермолкин упал очень неудачно, ударился головой о булыжник и,
уже теряя сознание, услышал чей-то запоздалый призыв:
– Держи! Держи!
Глава 27
Раздался ужасный треск, гроб торцом врезался в мостовую.
Крышка, наживленная на четыре гвоздя, отскочив, накрыла до подбородка Ермолкина,
а из гроба со стуком посыпались кости. Последним вылетел, ударился о камни и
отскочил в сторону продолговатый череп. Майор Фигурин сделал неосознанное
движение к черепу, хотел то ли схватить его, то ли прикрыть от народа, но не
успел. Облезлая собака, вынырнув из-под ног, впилась в череп зубами и кинулись
прочь. Может быть, не следовало ей мешать, но чей-то расторопный кованый сапог
опустился ей на спину. Жалобно взвизгнув, собака выронила добычу и исчезла.
