Глава 32
Осталось совсем неизвестным, сколько времени и слов еще
потратил Первый Мыслитель на то, чтобы убедить в своей правоте Второго, но уже
вечером оба прогуливались (Второй Мыслитель скоропостижно выздоровел) по улице
Поперечно-Почтамтской (кажется, она в то время – но, как выяснилось, ненадолго
– была переименована в Милягинскую) без головных уборов и некоторым оторопелым
знакомым небрежно кивали удлиненными своими головами.
Говорят, что Первый Мыслитель оказался полностью прав, и в
городе несколько дней шла охота на круглоголовых. И у некоторых головы вроде
сразу удлинились, и те, с кем это произошло, бывало, в пылу полемики говорили
своим оппонентам:
– А что-то мне сдается, у вас головка больно уж кругловата.
Правда это или чистые враки, утверждать не берусь (сам я
лично этому, конечно, не верю), но вот что с Андреем Еремеевичем Ревкиным на
этой почве случилась преогромная неприятность, это уж, кажется, точно.
Глава 33
С Ревкиным случилось вот что. Он эту ученую статью кандидата
Ушастого воспринял как выпад против себя лично. Он перед зеркалом даже вертелся
тайком от Аглаи, вершками обмеривал свой собственный череп от затылка до
подбородка и от уха до уха, и измерения эти оказались удручающими для него. А
удлинить свою голову при помощи спецпарика он, конечно, не мог, ибо народ его
знал таким, каков он есть, и терять свой авторитет он не желал. Однако он
понял, что власть его уходит из рук, как песок, и потому решился на самый
отчаянный шаг. Он определенно заявил, что подобного безобразия терпеть не
будет, и послал в обком статью Ушастого и свою докладную записку, в которой
называл статью псевдонаучной и шарлатанской, утверждал, что она инспирирована,
конечно, новым начальником Тех Кому Надо, который с самого начала ведет себя
вызывающе, игнорирует партийные органы и тем самым противопоставляет свое
Учреждение партии. Опровергая основные положения статьи, Ревкин пошел на весьма
рискованное, если не сказать безумное, возражение, написав, что если бы
марксистское мировоззрение действительно влияло на строение черепа, то самый
вытянутый череп был бы у товарища Сталина, ибо именно он обладает самым
последовательным марксистским мировоззрением. «Между тем, – утверждал Ревкин, –
стоит посмотреть на любую фотографию товарища Сталина, чтобы убедиться в
абсурдности доводов К. Ушастого». Ревкин предлагал привлечь Фигурина к строгой
партийной ответственности. Записку он эту направил в обком, но копию ее еще
выше, в ЦК. Не дожидаясь ответа, он решил проявить свою власть на месте. Он
написал короткую записку: «Т. Фигурин, вам необходимо срочно зайти в РК для
выяснения некоторых обстоятельств». Записку отправил с шофером Мотей и стал
ждать ответа. Он явно нервничал и ни на чем не мог сосредоточить внимание. Мотя
вернулась через сорок минут.
– Почему так долго? – напустился на нее Ревкин.
Ответить она не успела. Вслед за ней вошли два рослых
молодых человека в штатском, и один из них, улыбнувшись, спросил:
– Где у вас оружие, хозяин?
И самое удивительное, Ревкин не спросил у них никаких
документов, сразу показал на ящик стола, в котором лежал револьвер.
В сопровождении молодых людей Ревкин вышел в приемную.
– Анна Мартыновна, – сказал он зачем-то секретарше, – я тут
вынужден ненадолго удалиться. Если позвонят с бондарного завода, скажите, чтобы
собрание проводили без меня.
– Хорошо, – сказала Анна Мартыновна, тревожно глядя на
Ревкина. – А вы… скоро вернетесь?
Давая ей понять, что дальнейшее зависит не от него (хотя она
и так все поняла), Ревкин посмотрел на одного из сопровождающих и вежливо
спросил:
– Как вы думаете, мы скоро обернемся?
Но тот улыбнулся и сказал:
– Пойдемте, хозяин.
Глава 34
Майор Фигурин встретил своего гостя радушно.
– Очень рад, очень рад, – бормотал он, пожимая Ревкину руку,
– давно мечтал познакомиться, но не успел приступить к работе, сразу все
навалилось: и этот Чонкин, и этот Миляга… так закрутился, что даже не смог
выбрать времени представиться вам. А тут как раз ваша записка. Вот я и подумал,
что, пожалуй, будет удобнее, если мы встретимся у меня, а не у вас.
Затем он сказал, что поведение Ревкина последнее время его
несколько беспокоит.
– Мне не очень понятно, – сказал он, – что вы так выступаете
против этого несчастного Миляги, ведь он, собственно говоря, уже покойник, а
вы… а вы еще нет. – Фигурин широко улыбнулся. – У вас с ним личные счеты?
– У меня ни с кем личных счетов нет, – резко сказал Ревкин,
– а погиб Миляга не как герой, а как предатель. Я сам был тому свидетелем.
– Ах, Андрей Еремеевич, – покачал головой Фигурин. – Не мне
вам говорить, что нам нужна не всякая правда, а только та, которая нам нужна. И
потом, это ваше возмущение, что там в гробу оказался не тот череп. Допускаю,
что вы видели, как он погиб, но череп же его вы не видели. Ну, согласен, может,
не тот череп, может, другой. Ребята наши тут торопились, некогда было, время
военное, положили что нашли. Стоит ли из-за мелочей поднимать шум?
– Стоит, – сердито сказал Ревкин, – очень даже стоит. Весь
район про это говорит.
– А вы поменьше обращайте внимания на слухи. Мало ли что кто
говорит, и мало ли у кого какой череп. В конце концов, мы можем ваш череп
положить вместо его черепа, а еще чей-то череп вместо вашего черепа,
незаменимых черепов у нас, как известно, нет.
Фигурин опять улыбнулся и благожелательно посмотрел на
Ревкина.
– Вы со мной не согласны? Ну хорошо. Вот вам бумага, пишите.
– Что писать? – спросил Ревкин.
– Напишите, когда и при каких обстоятельствах вы вступили на
путь враждебной деятельности против нашего государства, кем завербованы, что
успели сделать, какое получили за это вознаграждение, в какой валюте и так
далее, и тому подобное, мыслью по древу особенно не растекайтесь, но и упускать
подробностей тоже не нужно.
– Послушайте, вы, – сказал Ревкин, – вам надо срочно
обратиться к врачу, вы больны, у вас не все дома.
