В зале прошел гул, как будто морская волна налетела и
разбилась о скалы. Стоявшие за сценой невольно подались к кулисам.
– Что он сказал? – шепотом спросил приезжий генерал.
– Он говорит, что этот, – Лужин испуганно указал пальцем на
Чонкина, – хотел стать…
– Цэ-э-эааре-ом, – раззаикался сзади Мухин.
В зале установилась мертвая тишина, в которой было слышно
только, как вспотевший защитник рвет в мелкие клочья проект своей речи. Все
смотрели на Чонкина, а он, проснувшись от внезапно настигшей его тишины, смотрел
и не мог понять, где он находится, откуда здесь столько чертей, почему они
молчат и таращатся на него.
– Товарищи судьи!..
Придя в себя после сделанного им открытия, прокурор
поднялся, чтобы продолжить свою выдающуюся речь.
Тем временем приезжий генерал кинулся Куда Надо и передал
«наверх» шифровку: «В ходе судебного разбирательства прокурор Евпраксеин
неопровержимо установил, что подсудимый Голицын намеревался провозгласить себя
императором Иваном VII».
Со скоростью света шифровка достигла Москвы и вызвала там
новый переполох.
Сбиваясь с ног, забегали по коридорам полковники и генералы.
Товарища Лаврентия на службе не оказалось, нашли его совсем в другом районе
Москвы в постели какой-то артистки.
Прокурор еще не закончил своей речи, как из Москвы
получилась ответная шифровка: «Прокурору Евпраксеину выражаю личную
благодарность. Лаврентий Берия».
– Подсудимый и его зарубежные хозяева в своих грязных
расчетах не учли того, что народ наш предан своему строю, своей партии и лично
товарищу Сталину. Нам не нужны ни цари, ни императоры, ни бесноватые фюреры.
Действия подсудимого не нашли поддержки в широких народных массах. Наши
доблестные чекисты, верные заветам Дзержинского, вовремя пресекли зловредную деятельность
«божьего помазанника», а жалкая кучка его приспешников не решилась открыто
встать на его сторону. Будучи полностью изобличен, он оказал яростное
сопротивление сначала посланному для его ареста спецотряду, а затем и
регулярным подразделениям Красной Армии. Сопротивляясь с яростью обреченного,
он лелеял безумную в его положении надежду – во что бы то ни стало отстоять
захваченный им плацдарм, любой ценой продержаться до прихода гитлеровских
войск.
– Не вышло, господа! – закричал прокурор, обращаясь к
судьям. – И никогда не выйдет.
Вновь обернувшись чертом, прокурор стал перечислять
преступления, совершенные Чонкиным: нарушение правил караульной службы,
дезертирство, оказание сопротивления с применением оружия, принуждение лиц,
находящихся при исполнении служебных обязанностей, к нарушению этих
обязанностей, потрава и дурное обращение с пленными. Он назвал и статьи
Уголовного кодекса, в соответствии с которыми Чонкин в условиях военного
времени и при отягчающих обстоятельствах мог бы быть расстрелян трижды или
четырежды…
– Но, – сказал черт, взмахивая копытом, – этот клубок
преступлений, которого хватило бы для расстрела целой шайки бандитов, для
подсудимого был лишь прелюдией к его основным злодеяниям. Эти злодеяния
предусмотрены статьями Уголовного кодекса, которые я считаю необходимым
процитировать полностью.
Черт напялил на глаза очки, раскрыл какую-то чертовскую
книгу и зачитал:
– «Статья 58.2. Вооруженное восстание или вторжение в
контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд, захват
власти в центре или на местах в тех же целях, и в частности с целью
насильственно отторгнуть от Союза ССР и отдельной союзной республики какую-либо
часть ее территории или расторгнуть заключенные Союзом ССР с иностранными
государствами договоры, влекут за собой высшую меру социальной защиты –
расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением
гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из
пределов Союза ССР навсегда, с допущением, при смягчающих обстоятельствах,
понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или
части имущества.
Статья 58.3. Сношение в контрреволюционных целях с
иностранным государством или отдельными его представителями, а равно способствование
каким бы то ни было способом иностранному государству, находящемуся с Союзом
ССР в состоянии войны или ведущему с ним борьбу путем интервенции или блокады,
влекут за собой…
Статья 58.4. Оказание каким бы то ни было способом помощи
той части международной буржуазии, которая, не признавая равноправия
коммунистической системы, приходящей на смену капиталистической системе,
стремится к ее свержению… влечет за собой…
Статья 58.5. Склонение иностранного государства или
каких-либо в нем общественных групп путем сношения с их представителями к
объявлению войны, вооруженному вмешательству в дела Союза ССР или иным
неприязненным действиям, в частности: к блокаде, к захвату государственного
имущества Союза ССР или союзных республик, разрыву дипломатических сношений,
разрыву заключенных с Союзом ССР договоров и т. п., влечет за собою…
Статья 58.8. Совершение террористических актов влечет за
собою…
Статья 58.10. Влечет за собою…»
…Чонкин шел по дну оврага вдоль ручья, журчавшего меж
камней. Сквозь журчание слышались ему какие-то слова:
– …совокупности совершенного, учитывая принцип сложения и
повышения при особо отягчающих условиях военного времени…
Он наклонился к ручью напиться и увидел в нем чье-то лицо.
Он думал, что это его отражение, но, вглядевшись, увидел вместо себя прокурора.
Было плохо слышно, и Чонкин окунул голову в воду, но увидел
не прокурора, а Нюру, которая, обернувшись русалкой, манила его к себе, слегка
помахивая ресницами и плавниками. Она что-то ему говорила.
– Чего? – переспросил Чонкин.
– Мыряй, – повторила Нюра. – Мыряй поглыбже.
Он нырнул. Ему казалось, что Нюра вот она, совсем рядом.
Резкими гребками он пытался приблизиться к ней, но она уходила все глубже и
глубже, она манила его, и он подчинялся, хотя и понимал, что обратно ему уж не
вынырнуть.
– А, все равно, – сказал он себе самому и широко открыл рот.
Вода хлынула в него, забулькала в легких, запузырилась, и
он, к радости своей, обнаружил, что дышать водой можно так же, как воздухом, и
даже лучше, и, успокоенный, поплыл рядом с Нюрой, как рыба.
– Хорошо? – спросила Нюра, слегка щекоча его плавником.
– Хорошо! – сказал он, щекоча ее тоже.
– А виновным себя признаешь ли?
– Признаю.
