– Не может, – категорично заявил адвокат. – Около трех лет назад Кох-таксидермист организовал подводные поиски в предполагаемом месте затопления «Германика». Это ничего тебе не напоминает? – ехидно поинтересовался он у меня. – Газету, например, которую Нина Гринович предъявила в сорок пятом НКВД как важную информацию о предполагаемом рейде «Германика».
Я задумался.
– Вы достаточно осведомлены о наших расследованиях судьбы Нины Гринович. Хочу напомнить…
– Да, я сам подсунул тебе эту чертову бумажку из сейфа и кляну себя теперь последними словами! – крикнул адвокат.
Поскольку мы с ним к этому моменту выдали друг другу всю (или почти всю) имеющуюся информацию и теперь просто погружались в эмоции, я предложил следующее:
– Давайте позовем сюда шофера и спросим, чего хочет Кох и что у него на нас есть.
Адвокат достал телефон.
– Если он не сменил номер. Если сменил, я не пойду его сюда звать.
– Я пойду! – сказала матушка. – Осталось полкурицы и часть пирога. Никуда не денется – прибежит как миленький.
Шофер ответил на звонок.
Он вошел – погрузневший, с отекшим лицом. Вопреки нашим ожиданиям, не хамил и не угрожал. Он сам выглядел как замученный угрозами человек. И первое слово, которое произнес в Надоме, было «братцы».
– Братцы, чучело мальчишкам придется вернуть или сказать, где его спрятали. Вы не представляете, во что влезли.
Адвокат почти дословно, только добавив парочку профессиональных терминов, выдал ему мою теорию о преимущественном праве на чучело, как на останки любимой собаки, убитой таксидермистом.
– Тем более что нет доказательств присутствия мальчиков в ту ночь в доме, – закончил адвокат.
– Камера у входа зафиксировала, что они там были, – сказал шофер. – Именно в ту ночь. Не позже и не раньше.
– У входа? – вырвалось у меня.
– Именно. – Шофер посмотрел осуждающе. – В подробностях. Икар донес тебя на спине и посадил на крыльце. Припоминаешь? Не хочешь рассказать, что было дальше?
Я молчал, соображая, где еще могли быть камеры на Черной даче. Предположим, что камера у входа, передающая изображение на монитор в коридоре, как и в Надоме, была всего одна.
– Не хочешь, – вздохнул шофер. – А давай на минуту представим, что скажет о той ночи Икар, которого обязательно допросят даже в закрытом лечебном заведении – немец умеет добиваться своего. Естественно, в присутствии назначенного адвоката! – злорадно добавил он. – А?
– Он скажет, что мы действительно ходили к дому, чтобы посмотреть в окна на первом этаже.
– Слабовато, – покачал головой шофер.
– Отец Кортика сообщил, что немец – таксидермист, а не вампир, как мы думали. Тогда мы поняли, что он из пуделя мог сделать чучело. И решили пойти заглянуть в окна, чтобы проверить эту догадку. Вы же здесь были, должны помнить тот разговор!
– Именно это меня особенно угнетает, – сознался шофер. – Я должен был с вас глаз не сводить до приезда второго немца. Он и попросил оставить двери опечатанными. Но мы все в ту ночь как-то странно уснули. Все – кроме вас, юноши. Вы хотели заглянуть в окна дачи через дорогу. И как – заглянули?
– Что?..
– В окна заглянули?
– Кортик посадил меня на крыльце, сам обошел дом, вернулся и сказал, что все шторы на первом этаже задернуты. Он не смог ничего рассмотреть. Это все.
Шофер с тяжким вздохом посмотрел на предложенную матушкой еду.
– Не могу. Изжога мучает. Подозревают язву. Не впрок мне пошли ваши пироги. А если Икар скажет нечто другое?
– Если мы были в доме, должны остаться следы, – парировал я.
– Новый немец позавчера вызывал бригаду фактурщиков. За соответствующую оплату. Отпечатки в доме снимали.
Он замолчал.
– И наших не оказалось, так ведь? – усмехнулся я.
– А с чем они их сравнивали? – встрепенулся адвокат.
– Я принес пару вещиц, которые трогал Икар, – объяснил шофер. – Что? Незаконно добытые? Без ордера? Умора с вами, адвокатами. Верните чучело, братцы.
– Лучше вам сходить к немцу и передать содержание нашего разговора, если вы не собираетесь поесть, – предложил я.
Ко всеобщему удивлению, шофер молча встал и вышел.
В дом постучали. Мужчина в штатском хотел побеседовать со свидетельницей происшествия.
– Сосед написал заявление о покушении? – спросил его адвокат.
– Нет еще. Думает. Колючки выковыривает из задницы. Шофера мотает туда-сюда к вам на переговоры. Чего он хочет? Денег?
– Если бы, – вздохнул адвокат.
Пока служивый в штатском записывал показания матушки, вернулся шофер и сообщил, что мы можем оставить себе останки пуделя и даже перезахоронить их в дорогом гробу – немец все оплатит. Но только после того, как он эти самые останки в виде чучела осмотрит.
Мы с адвокатом посмотрели друг на друга. Предчувствие огромной, не умещающейся в моем сознании тайны пронеслось легким смерчем, сдувая со стола салфетки.
– Кто-нибудь закройте дверь – сквозит! – крикнула матушка из гостиной. – Не дом, а проходной двор!
Адвокат встал и закрыл форточку.
– А чего это вы побледнели? – усмехнулся шофер. – Не волнуйтесь, чучело вам вернут в целости, все останки, так сказать, будут сохранены. Кроме глаз.
– Что?.. – опешил адвокат.
– Немец сознался, зачем ему позарез понадобилось именно это чучело. Его брат вставил пуделю вместо декоративных глаз два бриллианта. Не слишком большие, но отличной огранки. Он требует камни. Да, кстати! – Шофер поспешил предупредить вопрос адвоката: – Не пытайтесь сами выковырять эти бриллианты. Затаскает по судам за причиненные камням повреждения. Ну что? – Он хохотнул и только что не добавил «Съели?!». Вместо этого почти участливо поинтересовался: – Нечем крыть?
Я закрыл глаза и сидел не шевелясь. Слушал, как адвокат ходит туда-сюда по комнате.
– Атила! – позвал он.
Я покачал головой, не открывая глаз.
Тогда адвокат обратился к шоферу:
– Спасибо за информацию и участие. Как только ваш хозяин предоставит доказательства присутствия в чучеле двух дорогих камней, мы сразу же обговорим условия их возвращения. Да, пусть не ограничивается документальным подтверждением наличия у его брата каких-либо бриллиантов, а побеспокоится о показаниях свидетелей, которые видели эти камни на морде чучела белого пуделя.
Шофер молчал. Вероятно, буравил адвоката сердитым взглядом.
– Адвокат, ты не чувствуешь, что вредишь парнишкам? Где твоя интуиции? Они же еще дурные, им по возрасту такими полагается быть, но ты-то!
