– И под куполом.
– Атила любил висеть на кольцах. Над унитазом…
– Атилы больше нет, – тихо заметила бабушка.
– Ерунда, – улыбнулся про себя Кортик. – Помиримся…
Через пять дней Кортик заявил бабушке, что полетит только с Атилой. У Ассоль подкосились ноги.
– У меня что-то вертится в голове на тему этого клада, понимаешь? – объяснял он. – Атила за полминуты разберется со всем и сделает правильные выводы. Он умный.
– Ты тоже умный.
– Зато он умеет анализировать!
– И ты попробуй анализировать. Представь, что Атила не сможет с нами поехать. И сам попробуй анализировать.
– Зачем? – удивился Кортик. – Проще сходить к подъемному крану и спросить у Атилы!
– Послушай… – Ассоль присела перед ним на одно колено. – Богом тебя молю, не зови Атилу!
– Встань! – Кортик испугался и поднял бабушку, подумав, какая она маленькая – носом ему в грудь тычется. – Ты не можешь переделать мою жизнь только потому, что я похож на Петра. Это моя жизнь, понимаешь? Я строил ее до сих пор без тебя. И к старику этому не пойду. Искать сокровища буду. Буду выполнять любую работу. Нырять. А к старику не пойду. Ты хочешь ему отомстить, а мне потом всю жизнь вспоминать, как он при мне копыта от ужаса откинул!
– Он не откинет, он крепкий, потому что злой.
– У тебя свои с ним счеты, иди сама. Покажи ему мои фотографии, помирись! Это проще. Можешь ему пообещать, что я встречусь с ним, если он захочет. Разрешаю.
– Не смей так разговаривать!
– Это ты не смей.
– Икар, ты не понимаешь, в каком мире живет Готланд! Это мир хищников.
– Да все я понимаю. В том самом мире, который ты и создала. Ты же не можешь отрицать, что без тебя при этом не обошлось! Если бы родился мальчик, ты бы была сейчас Готланд – в его мире или в своем? Молчишь. Мне противно с тобой на эту тему разговаривать. Это все равно как доказывать, что чучело хуже живой собаки.
Он стоял под краном и кричал «Атила! Атила!», а я смотрел в трубу на небо и не отвечал. Кортик не ушел – сел на землю, опустил голову между расставленных коленей и так застыл. Меня это всегда раздражало – он мог сидеть часами, дожидаясь, когда я соглашусь помириться.
Я слез вниз. Мы поговорили о матушке и дяде Моне.
– Отец знает, что вы живете в Надоме? – спросил Кортик.
– Понятия не имею. Он там не появлялся с того дня, когда тебя увезли.
– Завтра мы улетаем в Петербург.
– Счастливого пути.
– Я без тебя не полечу, – так категорично объявил Кортик, что я сразу понял – не полетит!
Обрадовался как дурак. И задумался. Говорить Кортику или не говорить, что сокровища могли уже достать?
– А если выяснится, что никаких сокровищ нет? – начал я издалека.
– Честно? – прищурился Кортик. – Я думаю, что их нет. Представь: Нина Гринович в сорок четвертом году подслушала какую-то радиограмму. Несколько слов и координаты. Записала на полях газеты. Принесла ее домой. В полной уверенности, что речь идет о радиоактивном веществе. Дословно на эту тему там было: «маркировка» и «радий». А моя бабушка Соль предположила, что речь идет совсем не об этом. Почему?
– Потому что на «Германике» плыл ювелир Кох. Потому что сыновья этого Коха вертятся вокруг Надома и через шофера ставят прослушки и камеры наблюдения. Представь, что ювелир, зная, что удрать из Кёнигсберга можно будет только морем – на «Германике», заранее сообщил кому-то кординаты места, где он выбросит груз за борт? Это вполне можно сделать, зная фарватер.
– Зачем? Зачем ювелиру бросать мешок с драгоценностями за борт?
– А если он знал или предполагал, что судно может потонуть?
– Не катит! – возразил Кортик. – Если бы он знал, что судно потонет, он бы на нем не остался и сам не погиб.
– Тоже верно, – задумался я. – Только если… Только если он этот мешок присвоил! – Меня осенило. – Тогда ему нельзя было прибыть в порт назначения с таким грузом – его бы арестовали!
– У кого присвоил? – скептично поинтересовался Кортик. – У этих Кохов в Кёнигсберге был свой замок. Он не жулик с большой дороги.
– А если он присвоил сокровища, принадлежащие рейху? Представь. Кёнигсберг вот-вот возьмут советские войска. Все бегут. Ювелир мог бы потом сказать, что не успел вывезти сокровища. Что они остались в захваченном городе. И тогда – прибыть с ними в порт нельзя, придется сбросить сообщнику где-то по пути, для чего этому самому сообщнику заранее сообщаются координаты места выброса. Все! Концов не найти.
– Ну да, – продолжал сомневаться Кортик, – а для конспирации он сообщает еще кое-что о радии. При чем тут радий и сокровища?
Этого я не знал.
– Атила, – вздохнул мой друг, – что такое этот самый фарватер?
– Тебе бабушка не показывала никаких карт? – удивился я.
– Она хотела впарить мне книгу на ночь, но я отказался. Может, там и были карты. Но я не чувствую ни ног, ни рук. Сплю урывками – по два-три часа. С ужасом ожидая, что проснусь с еще одной ненормальной у кровати. И главное, никогда не знаешь заранее, что будет – то ли член вымоют, то ли обольют чем-нибудь и оближут. Сегодня я счастливо избежал маникюра с педикюром в шесть утра.
– Пошли в кондитерскую, изучим книгу. Фарватер – ерунда, ей понадобятся планы минных полей в Балтийском море. Твоя бабушка не интересуется планами минных полей?
– Атила, я – копия моего деда, – вместо ответа сообщил Кортик.
– Тебе это дядя Моня уже говорил.
– Что там дядя Моня! Я видел фотографии. Не поверишь – я полный его клон. Даже родинки на груди одинаковые.
– Теперь понятно, почему она не хотела тебя видеть. Как узнала о родинке, так и сбежала куда подальше. Она знает, что Надом прослушивали?
– Она не дура, – заявил Кортик. – Ну, прослушивали. Мы много чего наговорили, но вот о фарватерах и координатах не говорили никогда.
Я сел рядом с Кортиком. Мы несколько минут помолчали, потом в озарении посмотрели друг на друга.
– А ей известно, что дядя Моня знает, куда подевался гроб с телом Нины Гринович? – прошептал я с ужасом.
– Ты думаешь то же, что и я? – прошептал Кортик. – Письмо Сталину в железной коробочке от чая! Твой дядя Моня его не находил!
– Спокойно! – Я вскочил и несколько раз подпрыгнул на месте. – Давай попробуем вспомнить, о чем именно мы в ту ночь говорили?
– Да мы обо всем говорили, обо всем! – закричал Кортик. – Дядя Моня сказал, что он знает, куда девалось тело Нины Гринович. Ты сказал, что тоже знаешь. Я распсиховался и спросил, за что он мог посадить мою бабушку, он сказал – за перезахоронение! А потом мы обсудили – куда! Даже завещание жены писателя на эту тему вспомнили. Ну, блин!..
