– У кого? – удивился я. – Не может быть.
– Он никогда ничего такого не говорил, – подтвердил Кортик.
– Да. Это не твой болтун шофер, – кивнула Ассоль. – Михаил Швабер – тогда у него в удостоверении такое имя было – сказал, чтобы я не портила себе жизнь и отдала все, что имею, из бумаг Нины Гринович. Я ему показала кукиш. Он не обиделся, только спросил – зачем мне это надо? Я от злости наговорила лишнего, сказала, что Нина Гринович знала о сокровищах, и я их найду. «И вывезешь на шхуне с алыми парусами?» – спросил он. «Именно так и вывезу! Поспорим?» – предложила я.
– На что вы поспорили? – спросил я шепотом.
– А вот это уже не твое дело. Чего зря болтать? Найду бриллианты, тогда скажу.
Ассоль задумалась. Кортик посмотрел в ее лицо, не нашел скорби или грусти и сказал:
– Ладно, с этим спором все понятно. А ты находила клады… – он искал слово, – по ощущениям?
– Я несколько лет думала – как можно сбросить на дно моря дорогой груз с полной гарантией его обнаружения даже через много лет? Если у Коха в сорок пятом не было сообщника, или просто добавим погрешность на военное время – мины, обстрелы, – он должен был быть уверенным, что много лет спустя найдет бриллианты. Я вспомнила сообщение из радиограммы, записанное Ниной Гринович, и придумала. Обрати внимание – не поняла, а придумала! Я придумала, как он замаркировал свой груз.
– Он вывез бриллианты? – Кортик услышал из всего сказанного только это.
– Да.
– Много?
– Много.
– Сколько? – Кортик вошел в азарт.
Бабушка Соль посмотрела ему в глаза и с нарочитой неопределенностью, пожав плечами, ответила:
– Килограмма полтора-два.
– Что значит – килограмма полтора? – опешил Кортик. – Сколько же это стоит?
– Ты меня спрашиваешь, сколько стоят почти два килограмма бриллиантов отличной огранки? Для меня – двадцать пять процентов, слава и выигранное пари.
– Нет, я не понял, откуда ты взяла это… этот вес? Разве бриллианты меряют килограммами? По-моему, их меряют каратами.
– Ты еще скажи – циратурниями, – усмехнулась бабушка Соль.
– Что это такое?
– Вес карата равен весу одного зерна плода циратурнии. В древности бриллианты мерили на весах с помощью этих зерен. Сколько циратурний или карат в одном камне.
И тогда ополоумевший Кортик уточнил:
– Ладно, сколько зерен этой самой циратурнии вез на «Германике» ювелир Кох?
Бабушка Соль хохотала так, что к ней подошла стюардесса – спросить, не нужно ей ли чего.
Тут Кортик опомнился и обнаружил себя в воздухе, в гуле моторов, в толпе народа и – хохочущую бабушку в кресле рядом.
Из петербургского порта вышли ночью. Когда Кортик увидел двухмачтовую яхту «Ассоль», он первым делом заметил, что у его отца яхта больше. Потом Кортик обнаружил рулевого – женщину приблизительно лет пятидесяти – и долго рассказывал, как выглядит рулевой – культурист с наградами – на яхте отца. Спустившись в кубрик, Икар обнаружил еще одну женщину, тут уж ему было о чем поговорить, потому что адвокат всегда брал с собой на яхту профессионального повара, который к тому же все свободное от приготовления пищи время играл на скрипке.
– Вроде Эйсы с саксофоном, – объяснил Кортик внимательно разглядывающим его женщинам.
– Он слишком красив, даже с этим синяком под глазом и засосом на губе, – сказала рулевая, когда Кортик стушевался под их взглядами.
– Жалко будет, если утонет, – добавила кок.
Больше они с ним не разговаривали, даже когда Кортик напрашивался на беседу.
На рассвете он был разбужен звуками музыки. Пошатываясь, вышел на палубу и обнаружил, что это кок играет на… баяне! Ассоль Ландер и рулевая сидят за столиком, пьют кофе, а яхта несется на всех своих ярко-красных парусах.
Выплывшее из моря отдохнувшее солнце просвечивало сквозь алую ткань и подкрашивало цвет палубы, столика, белых чашек и даже лица людей разбавленной золотом кровью.
Кортику сообщили, что на завтрак, обед и ужин будет рыба. В разных видах.
– Рыба? На завтрак?.. – содрогнулся Кортик.
– К обеду будем в Таллине, – сказала бабушке Соль рулевая.
– Если мальчика укачивает, я сделаю рыбу по-индийски, – предложила кок. – С имбирем.
– Кого укачивает? Меня? – возмутился Кортик, после чего еле успел добежать до ограждения и вылить свой кофе за борт.
Потом он утерся, осмотрелся и спросил, не слишком ли их яхта заметна?
– К чему было цеплять такие яркие паруса? – спросил мой друг.
Бабушка Соль после его слов закрыла глаза и сидела, подставив лицо красному ветру. В тот момент я сильно пожалел, что не прочитал ему роман об алых парусах.
– Что я такого сказал? – ощетинился Кортик.
– Примерь маску. Через час мы остановимся и поныряем, – сказала бабушка, не открывая глаз.
– На градуснике – тринадцать градусов! – на всякий случай заметил Кортик. – Вода тоже холодная.
– Отлично.
– Наверное, холодно нырять в одной маске?..
– Точно. Примерь еще и гидрокостюм. Он висит в шкафчике в моей каюте. Тот, что больше размером, – предупредила она, приоткрыв глаза. Подумала и добавила: – Синий с белым.
– А дыхательный аппарат?
– Акваланги принесу я. Ты когда-нибудь нырял?
– Конечно, нырял! Без костюма, с трубкой. В теплой воде.
– То есть, – пробормотала бабушка, – воды ты не боишься.
Она начала разминаться. Когда вышел Кортик в гидрокостюме и в маске, бабушка Соль сидела на шпагате и делала дыхательную гимнастику.
– Маска как раз по мне! – объявил Кортик, освободив нос. – Отлично присасывается!
– Надень носки, они лежали под костюмом, и принеси ласты, – сказала Ассоль.
Я в это время наблюдал, как две женщины бальзаковского возраста, с бицепсами, которым бы позавидовал Шварценеггер, опускают паруса.
– Не получится медленно войти в воду, – сказала бабушка Соль. – Будем падать с кормы спиной.
– На ходу?! – испугался Кортик.
– Через час стоянка в порту. Может, заглушим двигатели здесь? – крикнула издалека рулевая.
– В проливе? – удивилась бабушка.
– Я знаю укромное место. Маленький уютный затон.
Через пять минут яхта вошла в небольшую бухту и заглушила двигатель.
– Дальше нельзя, – объяснила рулевая. – Финский залив у берегов очень мелкий.
– Значит, будем падать с кормы, – задумчиво сказала Ассоль, рассматривая берег в бинокль. – Экипируйся! – приказала она Кортику.
