– Ну, что скажете, Прохор Аверьянович? – спросил тот, присаживаясь рядом на диван.
– Ушиб головы, небольшое сотрясение мозга. Ноги двигаются, обе руки работают, на вопросы отвечает адекватно, – отрапортовала Лера.
– А по делу? – удивленно посмотрел на нее Колпаков.
– Отдай ему письмо, – приказал Самойлов.
– Пожалуйста, – обиделась Лера.
Колпаков молча перечитал письмо несколько раз, укоризненно посмотрел на девочку:
– Ну, ребята, с вами не соскучишься. Один твердит про сломанный позвоночник, другая держит при себе такую улику! Я же только что предварительный допрос отработал почти всухую! Твердит, что она – Инна Ялина, что сестру не убивала, что мы ее уже достали поисками трупа…
– А шрам у нее на руке есть? – встрепенулся Самойлов.
– Это я только что прочел! – укоризненно заметил Колпаков.
– Сколько паспортов в доме? – продолжил Прохор Аверьянович.
– Два, а что?
– Да так – ищу, где она могла проколоться. Такая маленькая, юная. Все продумала…
Вбежал озабоченный Гоша, доложил, что прибыла «Скорая».
– Разъезжаемся? – встал Колпаков. – Я девчонку задерживаю. Завтра пришлю сыскную бригаду, путь лезут в колодец. Соображения есть?
– Все соображения по возможному преступлению – в письме, – пожал плечами Самойлов.
– Я на тему аномалий. У нас ведь что получается – задержанная, как и ее сестра, имеет аномалии в строении тела.
– У Прохора Аверьяновича дома на стене висят фотографии целых четырех аномалий, – внедрился в беседу Гоша.
Самойлов от таких его слов застыл лицом, а Лера прикусила губу и закатила глаза.
– Значит, вы все-таки заинтересовались? Отлично, коллега, – наскоро всучив Самойлову рукопожатие, Колпаков стремительно удалился.
Пока Самойлова осматривал врач, Гоша пристыженно молчал, а Лера вела беседу на медицинские темы. Она же настоятельно рекомендовала Прохору Аверьяновичу пару дней полежать в больнице.
На носилки Самойлов согласился лечь, когда ступеньки лестницы под ним вдруг стали множиться и ускользать. Уже на улице, лежа, он поманил к себе Гошу.
– Будь осторожен с нею, не оставайся наедине! Ни в коем случае не оставайся с Лерой наедине! – прошептал он. Дождался, когда Гоша вскинет ресницы и сменит выражение лица с растерянно-виноватого – сболтнул лишнее! – на удивленное, и только тогда расслабленно откинулся на носилках.
Подручная Колпакова опечатывала дом. Над лестницей покачивался фонарик в вычурном обрамлении, выхватывая из темноты и согревая желтым светом кусочки вечера. С некоторых яблонь в саду опали не все листья. Те, которые не поверили в притяжение земли, заиндевели и похрустывали под ветром на ветках. Самойлов задержал дыхание. Этот звук напомнил ему хруст высохшего накрахмаленного белья из детства – оно снималось с веревок застывшими пластами, и неестественность существования мягкой вещи в таком виде пугала потом ужасными снами, в которых какой-то человек на ходулях резал накрахмаленное небо пластами и уносил с собой, оставляя вырезанные прямоугольники тьмы. И не было тогда и потом, во взрослой жизни, сна страшней, пока Гоша Капелюх не придумал аквариум для девочки-рыбки.
Любовь
Оказавшись в квартире Самойлова, Гоша и Лера долго таскали свое одиночество по коридору, потом топтались в кухне, не решаясь по-домашнему усесться за чаепитие, потом вдруг затаились в темной гостиной на разных диванах.
Глядя на девочку сквозь сумрак, едва подсвеченный далеким коридорным светильником, Гоша неожиданно для себя прошептал:
– Я тебя люблю…
Ничего не изменилось в комнате. Лера сидела, не двигаясь.
– Я тебя люблю, – повторил Гоша погромче.
– А я тебя не люблю, – ответила Лера. – Что дальше?
Гоша глубоко и надолго задумался. Слова девочки не огорчили его, скорее дали импульс для поиска выхода из создавшейся ситуации.
– Ничего страшного, – заметил он через несколько минут, – моей любви на двоих хватит.
– Я таких абстракций не понимаю, – отозвалась Лера. – На двоих, на троих… Коммунизм какой-то получается.
– Прекрати меня унижать, – попросил Гоша. – Только и делаешь, что выставляешь дураком. У тебя есть парень?
– Точно, – кивнула Лера. – У меня есть любимый парень. На двоих мое чувство не поделить, так что…
Почувствовав, как сердце проваливается в пустоту, Гоша спросил:
– Кто он?
– Какая разница!
– Ладно, не хочешь говорить – не говори, – Гоша стиснул пальцы, они хрустнули, как показалось – оглушительно в большой полутемной комнате. – Ты когда-нибудь представляла мужчину своей мечты? Такого, о котором ты мечтаешь? – он задержал выдох, чтобы не пропустить ни звука.
– В одиннадцать лет, – тихо ответила Лера, – я думала, что мужчина моей мечты – Дед Мороз.
– Не выдумывай, – заметил Гоша, переведя дух. – Как может этот старикан с бородой быть мужчиной чьей-то мечты?
– Я не умею выдумывать, – скучным голосом заметила Лера.
Гоша встал, зажег в гостиной верхний свет, стал посреди комнаты и потребовал:
– Опиши в двух словах, какой я.
– Зачем? – удивилась Лера.
– Так мне будет легче понять тебя и себя.
– Слушай, – скривилась Лера, – твои особенности ухаживания удивляют! Но если так будет легче… Ты высокий стильный брюнет с мужественным лицом, вот разве что губы… – она задумалась, – губы слишком нежные по рисунку для такого подбородка. У тебя сильные руки, неплохой одеколон, хотя я не рекомендую смешивать запах пота с хвойными экстрактами и мятой. Что еще?… Ты честен в своей глупости и кажешься глупым, когда откровенничаешь. Наверное, ты тщеславен, это можно отметить по обуви и по марке часов. Наверное, ты добрый, потому что испугался сегодня за Старика. Что это ты делаешь?
– Становлюсь перед тобой на колени, – Гоша опустился на колени и прошел так несколько шагов до дивана.
– Зачем это? – весело спросила Лера.
– Хочу тебя поцеловать.
– Вот еще!
– Тебя давно целовали в губы? – Гоша положил руки на диван с разных сторон девочки и посмотрел на ее рот.
Лера задумалась. Она думала и думала, морща лоб, и Гоша почувствовал вдруг нелепость своей позы, груз потных ладоней на коже дивана и неприятные ощущения в коленных чашечках.
Кивнув наконец, девочка несколько удивленно ответила:
– Меня никто никогда не целовал в губы.
– Вот видишь, – растерялся Гоша. – Я… Я тебя поцелую очень бережно и ласково. Если понравится, попробуем еще.
– Ты меня соблазняешь? – уточнила Лера. – Тогда имей в виду – я несовершеннолетняя.
