– Правильно. Только таким количеством свинца можно расстрелять небольшой поселок – слишком много даже для человека, плохо обращающегося с оружием. Зачем мы возились? Потому что среди этих свинцовых игрушек мог валяться шар, конус или кубик совершенно другого состава.
– Понимаю, – кивнул куратор, стерев улыбку. – Думаешь, он смог организовать доставку сюда золота или платины? А на подмену подсунул нам свинцовых двойников?
– Куда – сюда? – спросила Лика.
– Сама сказала, что он патриот, и за границу такое количество добра невозможно перетащить незаметно даже в ценных бумагах! Сколько сейчас стоит платина?
– От трехсот до четырехсот долларов за тройскую унцию. Золото чуть дешевле.
Куратор задумался.
– Сколько килограммов свинца он нам подсунул?
– В общей сложности около тридцати.
– Да-а-а... – покачал головой куратор. – Значит, где-то валяется сорок килограммов платины или золота. Удельный вес этих металлов, если я не ошибаюсь, больше, чем у свинца.
– Не ошибаетесь. Самая тяжелая – платина. Более точно рассчитать предполагаемый вес спрятанного можно по количеству денег, которые Лекс перевел из банка. На четыреста двадцать тысяч долларов в июле можно было приобрести от 38 до 45 килограммов платины, – Лика протянула Куратору листок бумаги. – «НорНикель» выпускает платины больше, чем золота.
– За три-четыре месяца обеспечить доставку из Норильска такого объема металла одному заказчику?.. – задумался куратор. – И никто из криминала не заинтересовался? И не кинули его?.. И ведь как вовремя подсуетился – до августа все выгреб! – Куратор присмотрелся к Лике. – Насколько хорошо ты искала?
Лика пожала плечами и промолчала.
– Понимаю, – кивнул седой мужчина, – нет стимула. Зря я тогда сказал, что агенту 1072 все равно не уйти из Конторы.
– Это точно. Зря. Но я исполнительна. Все наработки по его контактам проверены. Оценка нелегального поступления в Москву драгметаллов, из расчета среднегодового объема в 100 – 150 кг на черном рынке, показывают, что 1072 своим гипотетическим заказом квоту не превысил, поэтому концов не найти. Возможные места его пребывания исследованы. Если он опять заигрался в самостоятельного мальчика, то вскоре выдаст свои тайные убежища, о которых мы еще не знаем.
– А если он соврал о патриотизме, заранее заготовил себе другие документы и перевел деньги на подставные счета? А для затравки перед этим смотался в Норильск, чтобы мы потом все его свинцовые игрушки распилили в поисках золота, как Шура Балаганов!.. Что тогда?
– Тогда крайняя мера. Ликвидация агента, – спокойно сказала Лика.
– Да уж!.. – с досадой кивнул куратор. – Попробуй такого ликвидировать. Это же ходячее оружие массового поражения. Разве что, кто-то близкий... – он оценивающе посмотрел на женщину.
– Агент 1072 всегда действовал в строго определенных рамках задания, – поспешно уверила его Лика.
– Да потому что на этих заданиях он не боялся преследования! А как он поведет себя в панике, если ему померещится угроза жизни, никому не известно. Он был без сознания, когда уложил семь здоровых мужиков на платформе – как чихнул. Короче. Крайняя мера может нам дорого обойтись. Ищи его. Задействуй все возможные каналы.
* * *
Лекс в это время в Шалакуше взял напрокат сани с тяжеловесной лошадкой, кучера к ней и валенки.
К церкви он подъехал еще засветло. Сгрузил тяжелые коробки с книгами, попросил строительных рабочих перетащить их внутрь. На вопрос, где батюшка Пантелей, ответа не добился. Феликс занервничал – нужно было решать, отпускать ли сани в Шалакушу.
– Пущай едут, – успокоил его появившийся на шум Михалыч. – Если что, я вас сам завтра довезу. Только вы уж поучаствуйте в самочувствии батюшки нашего. Совсем он плох.
Феликс расплатился за транспорт и пошел за Михалычем.
– В запое, что ли? – спросил он в длинном полутемном коридоре.
– Куда там! Если бы пил. Вы, случаем, с собой не привезли? Тока ради лечения. А то ведь – он совсем плох.
Стало интересно.
– Я, знаете, стараюсь не пить... – Феликс остановился перед дверью.
– Знаю, знаю! – проникновенно прошептал Михалыч. – Я на этот счет приготовил, вот!.. – Он достал из-за пазухи пол-литровую бутылку. – Чистый самогон, сам делал. И для здоровья иногда полезно. Батюшка со мной не будет, а с вами – обязательно! Ради дружбы вашей, очень прошу. А то ведь свихнется совсем.
– Да что случилось? – Феликс взял бутылку – это как-то само собой получилось.
– Три дня тому сходил на лыжах в Полутьму. Уж как я его просил не ходить – гиблое ведь место! А он все одно пошел. Теперь себя полосует. Молится и опять полосует.
– Полосует?.. Как это?
– Плетью, батюшка. А вчерась, смотрю, он к себе пару цепей затащил. Вы уж выпейте с ним по душам, очень вас прошу!..
Михалыч добавил к бутылке сверток с чем-то теплым. Перекрестил Феликса и открыл дверь в темноту. Лекс остановился у порога, чтобы глаза привыкли. В темной комнате постепенно проявился стол и горящая свечка на нем. Он шагнул внутрь, стал шарить свободной рукой по стене в поисках выключателя.
– Еда? – раздался голос откуда-то снизу. – Неужели пирожки?..
Феликс подошел к столу, поставил бутылку, развернул льняное полотенце и теплые пирожки запахли сдобой.
– С капустой, точно с капустой... – бормочет где-то внизу Евсюков.
Феликс разглядел лампочку под потолком, вернулся к двери и нашел выключатель. Осветилось длинное – кишкой – помещение без окон. Стол, три стула и деревянная лежанка у стены вроде широкой лавки. Евсюков встал с пола, покачиваясь. Он был в длинной полотняной рубашке. Лексу он не удивился. Сел на стул и взял пирожок. Прижал к щеке. Феликс подошел и заметил, что вся рубашка на спине Евсюкова в крови. Найдя на полу орудие истязаний, взял плетку, рассмотрел ее и спросил:
– Помогает?
– Нет, – покачал головой Евсюков. – Непотребные мысли отшибает, пока больно, а глобально – нет.
Феликс сел напротив него, посмотрел на бутылку, огляделся и пошел к двери. Он собрался поискать стаканы. Открыл дверь, а там – Михалыч. Кивает головой, улыбается умильно и протягивает две алюминиевые кружки.
– Боится за меня, – сказал Евсюков, когда Феликс разлил по кружкам самогон.
Выпив, батюшка стал судорожно есть, тряся головой и бессмысленно улыбаясь.
– Говори, – сказал Лекс после второго наполнения кружек.
И Евсюков перестал заглатывать пирожок, начал отщипывать понемногу, сосать кусочки и говорить. Феликс слушал, затаив дыхание.
– А может, это были и не слоны, – закончил Евсюков. – Я снизу смотрел. Огромные бивни! Может, это мамонты шли. Корову запросто могли растоптать.
