– Не говори о том, чего не знаешь, – улыбнулась Феофания.
– Ну почему так?! – спросил Феликс с надрывом и показал на девочку. – Я хочу ребенка от Северины! Много детей!
Северина покраснела и, стыдясь, глянула, на Феофанию. Та улыбалась.
– У вас будет ребенок, обещаю, – сказала она, – только не сейчас. Через двадцать лет.
Увидев после своих слов обескураженные лица мужчины и девочки, она засмеялась, закрыв лицо ладонями.
* * *
Фея, дождавшись предельного для аборта срока, решила, что в марте уже можно обрадовать муженька. И... не смогла его найти по телефону. Пришлось звонить коллеге мужа. Лика намеками дала Алине понять, что Феликс не остался после ее отъезда в одиночестве.
– Бедненький, – весело заметила на это Фея, – что ему оставалось делать без секса при беременной жене.
– Бедненькая жена, – включилась в игру Лика, – ей пришлось спасаться бегством, чтобы муж не узнал о беременности. Он тут посетовал, что ты выгребла из вашей квартиры в Мейрине не только свои вещи, но и некоторые предметы мебели. Неужели в Америке нет плетеных кресел-качалок?
– Откуда ты знаешь, что я в Америке? – напряглась Алина.
– Дурацкий вопрос.
– Он знает, где я?
– Не интересовался.
– Это кресло я ему подарила на день рождения. Оно из Африки. Вы!.. Ваша контора еще побегает за моим ребенком!
– Тебе тоже всего хорошего. Привет родителям.
* * *
Северина в феврале закончила курсы медсестер, и когда Феликс уезжал на пару недель в Швейцарию по работе, пропадала по две смены подряд в детском онкологическом центре. А потом спала по двенадцать часов, а когда Феликс возвращался, брала отгулы. Оставаясь одна, Северина жила у Феофании. С Феликсом они обитали в отцовской квартире. Москва нравилась Северине только ночью. Днем она боялась близости людей в метро и ощущения своим телом их разлагающихся внутренностей. Пару раз, зажатая в час пик, она теряла сознание от предчувствия скорых смертей рядом. Феликс настоял, чтобы Северина ездила на работу на такси. Она согласилась – ей как раз хватало заработка медсестры, чтобы оплачивать свои утренние поездки.
Как Северина ни старалась быть незаметной, но через три месяца ее работы врачи центра стали проявлять повышенное любопытство к необычной медсестре. Некоторые дети в своем больничном сиротстве интуитивно почувствовали в сестре Вере возможность выхода в другое состояние и стали исступленно бороться за жизнь. А некоторые просто ждали обезболивания от ее ладошки на лбу. Вспоминая наставления Аллы Петровны, Северина строго соблюдала дистанцию в общении с детьми. Ей пришлось уйти из центра из-за настойчивого желания медперсонала изучить «феномен Верочки».
Уволившись, она обошла московские музеи. Согласилась посетить с Феликсом оперу, но убежала из зала через пятнадцать минут после начала. Феликс, смеясь, согласился с ее определением такого подражания жизни – онанизм. Но как он потом ни уговаривал ее сходить на балет, обещая зрелищную имитацию оргазма, Северина отказалась от еще одного посещения Большого театра.
Уютно в этом городе Северина себя чувствовала только на продавленном диванчике в крошечной комнатке для персонала Биологического музея.
* * *
Они никогда не говорили о Фее. Как-то валяясь в подушках на ковре, Северина осмотрелась среди мебели, картин и статуэток – в основном это были охотничьи собаки в разных позах и разных размеров, взяла руку лежащего рядом Феликса и спросила, чем его отец зарабатывал на жизнь.
Феликс ответил, не раздумывая:
– Мой отец был аномалией, как и я. Его государство изучало и платило за это.
Северина повернула голову набок и внимательно посмотрела ему в глаза.
– А чем зарабатываешь на жизнь ты? – спросила она.
Феликс улыбнулся – любая другая женщина первым делом поинтересовалась бы аномалией.
– Я убиваю людей. За деньги. Без оружия, – ответил он.
И все стало на свои места, потому что девушка рядом спокойно моргнула, не потеряв в глазах обожания.
– А как же ускоритель элементарных частиц? – продолжала допытываться она. – Физикам мало платят?
– Несравнимо меньше. Особенно в России. Из последних анекдотов. Физикам сказали, что теперь они должны платить за посещение своих научно-исследовательских институтов в свое рабочее время.
– А кого ты убиваешь? – Северина села, обхватив колени.
– Кого прикажут.
Феликс закрыл глаза и вздохнул – какая же она маленькая...
– А как эти люди, которые приказывают, узнали, что ты умеешь делать?
– Это случайно получилось. Я сам не знал до сорока лет.
Он повернулся набок, залез рукой под шкаф и выкатил оттуда белый шарик. Подкатил его по ковру к Северине.
– Я от дедушки ушел, – сказал Феликс. – И от бабушки ушел. От волка ушел, от медведя ушел. А от тебя, лисичка, никуда не уйду.
– Тяжелый!.. – Северина взяла шарик и рассмотрела букву «Ф».
– Все еще боишься черной дыры? – улыбнулся Феликс.
– Нет. Больше не боюсь.
– И почему, интересно?
– Потому что у нас с тобой будет через двадцать лет ребенок, а это значит – не сработает твой коллайдер на черную дыру. А если даже сработает... мы выживем.
– Если сработает, никто не выживет, потому что наша планета станет вот таким маленьким шариком перед тем, как превратится в точку. Дарю. Он твой. Весь земной шар за мгновение до своего исчезновения. Что?.. Что я такого сказал? – опешил Феликс от ужаса на лице девочки.
– Я разверну эту точку в прямую линию, а линию – в плоскость! – Глаза Северины налились слезами. – Я придумаю новый мир!.. Сверну плоскость серпантином!.. Спрячу всех, кого люблю, в разных временах! – Она скорчилась, опустив голову и закрыв ее руками.
– Ты что!.. – бросился к ней Феликс. – Я не хотел тебя расстроить, извини...
Он накрыл девочку своим телом.
– У тебя есть золотой зуб? – спросила она снизу приглушенно. – Ты какой-то сердитый на людей.
– Что?.. – Феликс сел. – Нет у меня золотого зуба!
– Точно?.. – Она подняла голову. – Покажи.
Феликс открыл рот. Северина стала на коленки и внимательно изучила его зубы.
– Теперь – ты, – сказал Феликс. – Открывай рот.
Осторожно потом потрогал пальцем ее язык перед тем, как приблизиться губами.
* * *
Феликс принес домой конверт с фотографиями объекта, и с этой ошибки начался отсчет последних дней его жизни. Лика предложила ознакомиться с заданием в рабочей квартире, но он слишком спешил. Его подгоняло ощущение ускользающего времени, ни одной минуты не хотелось быть вдали от Северины. В Москве распушился тополями июнь.
