Она открывала дверь, а через площадь из круглосуточного кафе выбежала тонкая высокая девочка, разбрызгивая ботинками на огромной подошве кашицу снега.
– Алиса?..
– Где тебя носит! Я уже целый час сижу в этом кафе и ем салат с селедкой!
– Заходи…
– Почему ты хромаешь?
– У меня болит пятка, – зло отвечает Пенелопа. – Я ударила ногой в шкаф Лотарова. Теперь у меня болит пятка!
– Ты нашла его заначки в столе, да? А плюшевую крысу с дырками видела? А пепельницу? Пепельница – это гениально.
– Не знаю ни про какие заначки. Я пробила ногой дыру в стене платяного шкафа. В его квартире.
– Ты, наверное, очень рассердилась, да? – осторожно интересуется Алиса.
– Да. Он подарил мне цветок – орхидею, а оказалось, что это была приправа для кофе!
– Любишь орхидеи? – Алиса скинула ботинки и куртку в холле и уже дергала ручку запертого кабинета Пенелопы.
– Орхидеи?.. Этот извращенец напоил меня кофе! А зерна, знаешь, где он взял зерна?
– Мне нужен компьютер, открой дверь.
– Обойдешься!
– Ну, и где он взял зерна? – интересуется Алиса тоскливо, сползая по стене на пол.
– Из кошачьего дерьма! – почему-то шепотом сообщает Пенелопа.
– Брось. Он, наверное, опять тебя разыграл.
– Что значит – опять? Эти зерна очень странно пахли, очень!
– Пенелопа, какая же ты доверчивая! Неужели следователь пригласил тебя к себе домой и заставил ковыряться в кошачьем дерьме?!
– Нет, но… – начинает успокаиваться Пенелопа. – Он сказал, как называется этот способ приготовления, подожди… Эпиля… В общем, на букву «э».
– Открой дверь, включи компьютер, найди через Атависту слово «кофе», и если Лотаров тебя не надул, ты узнаешь это слово на букву «э».
– Я пользуюсь Яндексом, – с уважением смотрит Пенелопа и достает ключ.
– Ну слава богу, наконец-то! – встает Алиса.
Пенелопа садится в кресло, а Алиса стоит сзади, принюхиваясь к ее волосам. Листая странички с информацией о кофе, они обе замирают на шестой по счету. Слова, которое ей сказал Лотаров, Пенелопа не находит, но зато находит информацию об очень дорогих сортах кофе и узнает, что есть кофе, одна чашка которого, приготовленная определенным образом, стоит до тысячи двухсот долларов. Чтобы приготовить такой кофе, его ягоды предварительно скармливают кошкам, дожидаются полного их переваривания… И так далее.
– Да-а-а-а, – задумчиво тянет Алиса, – волосы у тебя действительно странно пахнут. Чем-то горелым и острым.
– Это уже потом было, когда Лотаров поджег ром в тарелке с папайей и ананасами, – бормочет уничтоженная Пенелопа.
– Ну и мужчина! – восторгается Алиса. – А вид у него, как у располневшего клоуна, на волосах которого тренируются будущие парикмахеры. Спорим, ты никогда не забудешь это свидание? Чашка кофе за полторы тысячи долларов, салат из ананасов, приправленный орхидеей! А теперь набери, пожалуйста, слово «Медикун».
Пенелопа дергается и смотрит на Алису. Алиса устало смотрит на Пенелопу.
– Набери слово «Медикун», и через пять минут мы пойдем баиньки. Я очень устала. Я помогала Фрибалиусу в морге взвешивать внутренности. Я взвесила четыре легких, три печенки и два мозга. Это утомляет. Ты знаешь, что мозг женщины легче мозга мужчины? Знаешь? Я не верила. По моей просьбе теперь Фрибалиус старается при первой же возможности взвесить каждый попавшийся ему мертвый женский мозг, проводит некоторые исчисления по выработанным им же расчетам относительно величины тела и веса других внутренних органов, а потом…
– Пойдем сразу в спальню, – предлагает Пенелопа.
– Будем играть в вопросы-ответы? Ладно. Ты знаешь, зачем Гога Мазарин заказал цепь длиной полтора метра и толщиной звеньев в пять миллиметров? С ошейником на конце!
– Только не надо истерик.
– Неправильный ответ! – топает ногой Алиса, осматривается и застывает, открыв рот.
Пенелопа распахнула дверь своей спальни.
Основное место в комнате занимает кровать – она огромная, квадратная, и в изголовье ее на стене как раз начинаются Елисейские Поля. В другом конце комнаты к потолку подвешен гамак, на который наброшен яркий плед, а крепления гамака совсем не заметны на потолке, потому что устроены в ногах Триумфальной арки. То есть все стены и потолок этой спальни представляют собой одну единую картину развернутых видов Парижа, исполненных со стереоэффектами и специальной подсветкой – лампочки на стене включаются таким образом, что зажигаются «фонари» на Монмартре, или подсветка фонтана, или слабое свечение рекламы на увеличенном газетном снимке кафе «Мулен Руж» времен тридцатых годов.
– Ну как? – интересуется Пенелопа, подтолкнув Алису в комнату. – Я достойна звания психиатра двадцать первого века?
– Еще как достойна! Сама делала?
– Скажешь тоже… Это делал мастер рекламы, аниматор Пеклюш. Он гостил у меня месяц. Так, бедолага, соскучился по Парижу, что уделал все стены – а они тогда были у меня с фрейдистским уклоном, беленые, с фотографиями родственников в рамках – утрированными копиями с картин Ренуара и Пикассо. Я пожила, пожила с этими чудовищами и поняла, что плохой я психиатр, если ору от ужаса каждый раз, как только открою глаза утром. Я осторожно сняла стереостекла, выскребла мультяшных Ренуара и Пикассо и попросила знакомого фотографа сделать мне коллажи из видов Парижа. А электрик из ДЭЗа дополнил их достойной подсветкой. Неплохо получилось, да? Стань в тот угол, да не бойся, стань! Вот. Теперь сделай шаг, и ты увидишь, как набережная Сены отодвинется, вода блеснет, и ты – уже на другом берегу! А представляешь, у Пеклюша в этом месте голова голубой девочки отсоединялась от шеи, а шар приближался, приближался… и растекался над обезглавленным телом, как расплющенный осьминог!
– Чур, я сплю в гамаке! – разбежалась Алиса, отмахиваясь от меняющихся подсвеченных пространств.
– Я на ночь обычно съедаю шоколадку, – заявила Пенелопа, улегшись на огромной кровати. – Будешь?
– А как же кариес? – Покачиваясь в гамаке, Алиса ловит шоколадку.
– Кариеса не существует. Вернее, он существует для каждого индивидуума как idola specus.
– Я не верю своим ушам! – резко садится в гамаке Алиса.
Пенелопа, приняв ее волнение за восхищение, вдохновенно разъясняет:
– Идолы индивида. Это означает неправильное представление, присущее каждому человеку, как следствие его воспитания и окружения. Если проще: пока тебе не стали навязывать агрессивной рекламой зубную пасту, ты вряд ли вообще догадывалась о кариесе!
– Я склонна отнести боязнь кариеса не к idola specus, а к idola theatri, – вкрадчиво мурлыкая, заявила Алиса.
Теперь Пенелопа резко села на кровати.
