Федор был одет в фиолетовый комбинезон и высокие ботинки на шнуровке. Шлем снять он отказался категорически, а на настойчивые требования распорядительницы шикнул, что «сечет момент». Аврора была в облегающем вечернем платье со страусовым боа на плечах. Гимнаст оделся в своем коронном стиле – темно-зеленый френч со стоячим воротником на китайский манер, холщовые брюки, мягкие кожаные мокасины. Дорогая трость и черные очки с круглыми стеклышками делали его похожим на известного булгаковского персонажа. Вениамин был в джинсах, рубашке с короткими рукавами, поверх которой он надел... вышитую в стиле украинского рушника льняную безрукавку!
Платон мысленно дополнил общую картину собой – во фраке и лаковых туфлях, и невестой, больше всего похожей на цирковую лилипутку в пышных юбках.
– Не нравлюсь я тебе, – словно подслушала его мысли Илиса. – А мне по фигу! Моя свадьба – делаю что хочу! А ты бы, Платон Матвеевич, шаг сбавил. Не поспеваю я за твоими «твистами».
И Платон вдруг почувствовал, что улыбается. Он пошел медленней, Илиса вздернула подбородок вверх, и к большому столу в торжественной зале они подошли с такими отрешенно-счастливыми и серьезными лицами, что сбившийся было при появлении их компании небольшой оркестр выровнялся, рты устроителей закрылись.
Платон дождался, пока Федор снимет шлем и устроит его под мышкой, после чего осторожно и бережно перенес ручку со своего локтя на локоть жениху. Аврора расправила фату сзади – пятясь, она почти уткнулась задом во входную дверь залы. Гимнаст снял очки и приготовился слушать, опершись обеими руками на трость, Вениамин отвернулся к окну. И окутанный проникновенным, с мастерски отработанными интонациями голосом ведущей, Платон вдруг отчетливо вспомнил тот вечер и ужин в доме Богуслава, как запавший в душу фильм – одного просмотра достаточно, второго раза не захочется.
Мальчики, изводившие новую домработницу своими шуточками, вроде хлопушек в соуснике. Какие-то гости, сомнительного вида дамочки, слишком громко разбрасывающие свой смех и слишком неряшливо – пепел из длинных сигарет. Старичок, жадно подъедающий все с тарелки. С полузакрытыми глазами. Парочка нужных Богуславу мужчин возраста парламентской зрелости, их секретари шустрого темперамента. Он вспомнил Коку, тогда – Кокина Илью, работающего на Богуслава в невнятной должности – что-то типа мозгового центра. Богуслав за столом ругал евреев, доморощенных аристократов, покупавших себе бумаги с дворянскими родословными, норвежскую семгу – слишком вялая, домработницу – и эта уже беременна, сыновей – оболтусы, черти! – учиться не хотят, старичка с закрытыми глазами – еще подавится, чертов консультант по Закавказью, цены на нефть и визовые проволочки. Потом старичок вдруг прекратил есть, как будто его отключили, открыл глаза и оглядел всех сидящих с хищным любопытством вампира, привыкшего закусывать теплой кровью. Он переключил Богуслава на военные темы. Платону стало скучно, хотя и немного страшно слушать о ценах на зенитные установки и системы наведения, еще даже не поступившие в распоряжение армии, а уже продававшиеся «туда»! Он встал, чтобы выйти из-за стола, да, видно, не смог скрыть выражения брезгливости и некоторого отчаяния на лице, и старичок тут же сменил тему и стал клеймить «чистюль, отслеживающих чеченскую кампанию только из новостей по телевизору и ничего не смысливших в политике войны». Поскольку Платон молчал и глаз не поднимал, тема войны как-то вдруг отошла в сторону, а попытавшийся всех примирить Илья Кокин вдруг попал старику на зубок.
– Грустно, – сказал Кокин, – когда война становится политикой, а политики жиреют за счет войны.
– И что же в этом грустного? – взвился старичок. – Во все времена так было!
– Да не во все, – отмахнулся Кокин, – а грустно, потому что в таком случае эта война никогда не кончится.
– Да вы, любезнейший, никак пацифист! – повысил голос старичок. – А ведь войны развязывают не военные, а штатские! Служили? Наверняка не служили! И как же отмазались? Деньгами или доказывали свою принадлежность к сексуальным меньшинствам?
Кокин молчал, играя желваками. Платон попытался выйти из-за стола.
– Сидеть! – крикнул вдруг генерал, заметив его неуклюжие попытки и цепко ухватив за рубашку сухой лапкой с толстыми отполированными ногтями.
Платон отяжелел телом, как это у него бывало от злости и желания драться.
– Руки мыл, вояка? – тихо спросил он, отдирая лапку. – Смотри, сколько кровищи на себе принес.
Генерал резко встал, опрокинув свой стул, и чеканным шагом демонстративно направился в коридор. Наступила тишина. Платон исподлобья смотрел на брата. Богуслав чертил вилкой по скатерти, потом скривил рот в ухмылке и развел руками, призывая в свидетели гостей.
– Вот и все кино, – сказал он. – Сворачивайте свои папочки, договора не будет. Черт знает что! Гнешься, гнешься, добиваешься! И что в результате? Гомик и педофил, видите ли, захотели поговорить о вреде войны. Ну не умора?
Платон до сих пор помнил, как племянники посмотрели на него. Вообще-то они всегда смотрели на него, когда отец выражался. Но тогда ему стало страшно, и он ушел.
– Тони! Очнись!
– А-а?.. – дернулся Платон, с облегчением обнаружив себя в загсе, пусть даже и во фраке.
– Тони, – шептал Вениамин, – кольца!
– Что – кольца?
– У кого кольца? – шипел племянник. – Все ждут!
Действительно, в наступившей паузе Федор, оглядываясь, сверлил глазами Веньку, тот запаниковал.
– Я вот тут захватил с собой, на всякий случай... – вдруг выступил вперед Гимнаст, протягивая что-то, завернутое в носовой платок. Он разворачивал его почти торжественно.
Два серебряных кольца. Одно – совсем крошечное, другое – большого размера и массивное. Платон застыл, ощутив внутри себя уже знакомый холодок ужаса.
– Минуточку! – крикнул он громко, когда Гимнаст поднес кольца Федору. – По правилам бракосочетания ведущий должен спросить, не имеет ли кто из присутствующих достаточных оснований, чтобы помешать этой свадьбе. Конечно, в церкви это спрашивает священник, но раз уж вы берете на себя обязанности соединителя сердец...
– Как это?.. – опешила ведущая. – В каком смысле – помешать?
– В смысле, если кто-то знает уважительную причину, по которой брак не может состояться, то этот человек должен огласить причину до обмена кольцами.
Порывшись в справочнике, ведущая пошепталась со своей помощницей и отправила ее куда-то.
– Тони, ты что, хочешь отменить мою свадьбу? – зловеще поинтересовался Федор.
– Нет, конечно, – забегал Платон глазами. – Но есть некоторые обстоятельства... – он украдкой взглянул на невесту.
Невеста улыбалась.
В залу вошли заведующая загса и маленький юркий человечек с потрепанным портфелем. Он оказался юристом и сразу же стал уговаривать Платона выйти с ним в холл побеседовать.
– Я никуда не пойду!
