Выйдя на газон, Платон сбросил мокрые шлепанцы и пошел босиком. Эти тараканы, несомненно, уже выпущены в оранжерее. Может быть, их уже пожирает племя маленьких богомолов. Это все понятно. Непонятно одно – как он сам дошел до такого странного непротивления? Посторонние люди в его квартире, пианино с замками, три сотни богомолов в оранжерее... Предчувствие беды опять стиснуло сердце, но дождь-туман сразу же расслабил эту хищную хватку, обволакивая все собой, как ватой.
Платон пошел к дому. Спать.
Он спал дня три. Или четыре. Раз в день Гимнаст приносил поесть, после чего Платон запирался в спальне часа на два, потом бродил некоторое время по двору, беспрестанно зевая, и опять шел спать.
В четвертую трапезу (парочка кур-гриль, явно из придорожного кафе – еще теплые, завернутые в фольгу, рыбная нарезка, помидоры и большая дыня) Платон обнаружил, что ему больше не зевается.
– Вениамин звонил, – доложил Гимнаст. – Просил поговорить с тобой.
– Никого не хочу видеть, – категорично заявил Платон.
Гимнаст кивнул с пониманием, потом, убирая со стола, небрежно обронил:
– Платоша, это само не рассосется.
– Рассосется! – уверенно заявил Платон. – Вокруг меня плетется заговор, если меня не будет, заговор не сработает.
– И что, так и будешь здесь сидеть?
– Не твое дело.
– Спать по двадцать часов, есть и дрочить под видеокассеты?
– Убирайся, – спокойно приказал Платон.
– Хочешь, я девочек закажу из «Сакуры»?
– Отстань.
– Маленькие вьетнамки, хрупкие, совсем как девочки на твоих кассетах.
Платон тяжело посмотрел на Гимнаста. Тот на всякий случай отступил подальше.
– Закажи, – вдруг кивнул Платон. – Из «Сакуры». И еды закажи, вина хорошего. И этого... Скрипача. Помнишь, в прошлом году можно было пригласить скрипача по вызову. Виртуоз...
– Будет сделано, – засуетился Гимнаст. – Так я позову его?
– Кого?
– Веня ждет, согласишься ли поговорить.
– Он здесь?
– Здесь. Послал меня на разведку твоего физиологического состояния.
– Давно ждет?
– Час.
– В оранжерее был?
– Был.
Платон выбрался из-за стола, с удовольствием потянулся у окна, глядя, как племянник выгружает в оранжерею какие-то ящики.
– Розы привезли? – лениво поинтересовался он.
Почувствовав напряженное молчание, поворачиваться к Гимнасту не стал, только плечами дернул.
– Это Веня мышей привез, – решился Гимнаст. – Я попросил.
– Мышей... – задумчиво протянул Платон. – Если мне память не изменяет, год назад ты с большим трудом избавился от мышей в подвале. А теперь завозишь их в дом ящиками?
– Это другие мыши. Они... Они белые с красными лапками.
– Это, конечно, меняет дело...
– Они не попадут в подвал. Обещаю.
Подойдя к садовнику вплотную, Платон внимательно всмотрелся в его лицо.
– Гимнаст, – тихо спросил он, – ты их живыми режешь на кусочки?
– Господь с тобой, Платоша, – так же тихо ответил Гимнаст, шаря глазами по лицу Платона, – я их сначала – эфирчиком, эфирчиком... Сам говорил – бледненькие детки, прозрачные почти. Я это... нечасто. На следующую неделю я рыбу заказал. С душком чтобы...
– Тони! – закричал Веня с улицы. – Я мышей тебе привез!
Для разговора устроились на террасе.
– Гимнаст сказал, что ты не здоров и нужны белые мыши. Я привез почти двести штук. Тебе хватит на первое время?
– На первое время? Мне?! Конечно, конечно... – пробормотал Платон.
– Тони, у меня проблема. Тебя можно загрузить?
– Ну, – задумался Платон, – попробуй... Деньги?
– Нет. Понимаешь, я ничего почти не потребляю, а вижу ее каждый вечер.
– Скажи пожалуйста!.. – с участием пробормотал Платон. – Почти – это как?
– А вообще никак! Позавчера две затяжки сделал на «Крыше», а больше – ни капли. Ничего. Федька из дома не выходит совсем, мне приходится самому – за рулем, понимаешь?
– Понимаю. А она... которую ты видишь, это кто?
– Тут такое дело. Сначала она появлялась только ночью, так Федька сказал. А последние дни ходит, не прячась, и днем. Вчера Федьке нужно было ехать на разборку. Не волнуйся, это по старым нашим делам. Так вот. Она поехала с ним. В таком виде, как раньше – ночью. Пацаны отпали, как подстреленные. Федька не хотел ее брать, она настояла. И что ты думаешь?
– Что? – спросил ничего не понимающий Платон.
– Никакой разборки! Пацаны слюни распустили, и все дела.
– Ты так и не сказал, кто это?
– Так ведь жена Федьки, кто же еще! – нервно заявил Веня и встал из качалки, не справившись с накатившим возбуждением.
– Ага... – покивал Платон. – Значит, Илиса... – Он ее Васькой зовет.
– Федор зовет Илису Васькой? – удивился Платон.
– Да. Говорит, что так ему лучше разобраться, кто где, понимаешь?
– Вениамин, я ничего не понимаю, – решил сознаться Платон пусть даже ценой потери авторитета в глазах племянника. – Ни слова не понимаю.
– Ну, блин, днем Квака – это Квака, понятно? – Веня забегал по террасе, отчего Платону пришлось наклониться в качалке и вертеть за ним головой.
– Допустим. Не кричи. И перестань бегать.
– А ночью – телка зашибенная, глаз не отвести! Квакой же такую не назовешь? Илисой – тоже, потому что они как небо и вода!
– Какая вода?.. – совсем запутался Платон.
Остановившись, Веня с сочувствием посмотрел на него.
– Надеюсь, мыши тебе помогут. Гимнаст сказал, что в твоем тяжелом случае нужна теплая кровь животного. Врубись, Тони! Ночью Квака превращается в такую красотку, от вида которой у мужиков происходит разжижение мозгов. А теперь – и днем. И заметь – никаких облизываний!
– А эта.. как сказать?.. Квака, она куда девается, когда появляется красотка?
– Никуда не девается. Федор сказал, что они обе – это одно и то же.
– Одно и то же... А ты что думаешь обо всем этом?
– Я ничего не думаю. Я теперь дома не ем. И не пью, – уточнил Веня, вернувшись в качалку. – И комнаты проветриваю по два раза в день.
– Не ешь? Ну конечно, раньше такое случалось после облизывания фотографий, ты говорил. Ты думаешь, Илиса что-то подсыпает тебе и Федору в еду?
– После разборки я так не думаю. Шестерых взрослых мужиков так просто не обкуришь.
