– Вот свин поганый, – удрученно заметила Илиса.
– Я? – оторопел Платон.
– Венька – свин! Просила же его не показываться тебе на глаза, пока не слиняет в безопасное место!
– Нет, только подумай – что ты со мной вытворяешь? Как ты смеешь устраивать подобные вещи? Да я!.. Я слов не могу подобрать!
– Пошел ты на фиг со своими словами! – рассердилась она. – Думаешь, мне в радость исправлять твои ошибки?
– Мои ошибки? – не поверил ушам Платон.
– Да любой нормальный человек, даже бухгалтер, давно бы пораскинул мозгами и подумал, как защитить племянников! Почему я должна это делать? Одна! Почему, черт побери?
– Как это?.. Как это ты их защищаешь?
– А ты думаешь, что Цапель просто так сообщил матерям Веньки и Федора о смерти Богуслава? Он-то умеет просчитывать, не то что некоторые!
– А что – некоторые?
– А некоторые пускают в дом незнакомых женщин, даже не проверив их документы. Ладно. С Авророй ты думал, что она специально к тебе приставлена. Но Лужана-то! Разве тебе не приходило в голову, кто она такая?
– Приходило. Хватит кричать. Я и про Веньку думал и чувствовал, что он жив.
– Уйди, я спать хочу. Зачем разбудил тогда, наорал? Чувствовал он. Устала я с тобой, Платон Матвеевич. Уйду я от тебя. Трудно с тобой жить, ты слишком тупой.
– Минуточку, – присел Платон на диван. – Почему я тупой? И куда ты уйдешь?
– К мужу, куда же еще?! Мое место – возле мужа, а я с тобой тут вожусь с утра до вечера!
– В каком смысле – возле мужа? В смысле – ты хочешь умереть?.. – испугался Платон.
– О-о-о! – застонала Илиса. – Так и хочется засадить в тебя подушкой!
– Не надо подушкой, я еще не все переварил, много убирать придется. К какому мужу?
– К Федьке! У меня один муж пока что, выздоравливает, слава богу.
– Ага... – задумался Платон. – С Веней, я понимаю, как это ты сделала. А как же с Федором, он же раненый был?
– Ты понимаешь, как я это сделала с Венькой, который не умеет плавать? – подозрительно поинтересовалась Илиса.
– Что, совсем не умеет? – не поверил Платон.
– Я не знаю, совсем или не совсем, некогда было выяснять. Я просто нырнула в воду, лягнула ногой по голове Лужану и сунула Веньке нагубник от баллончика с кислородом. А как уж он потом – плыл или пешком по дну шел, этого я не знаю. А ты все понимаешь, да?
– Ты взяла с собой баллончик с кислородом на эту прогулку?
– Взяла! Я его купила на второй день пребывания у нас монашенки.
– Да откуда же ты знала, что она его топить будет?
– Я знала, что ей придется действовать по обстоятельствам. Венька не даст ей оружия и не попросит пальнуть в него. А обстоятельства можно ведь самой выстроить и ей навязать.
– Да, извини, я не представлял себе масштабов всего... – развел руками Платон. – Но Федор!.. Ты говорила, что Птах осматривал его тело. Как же это?
– С Федькой все как раз было проще – платишь деньги, и все дела. Твои, кстати, деньги. Короче, нырять хотя бы не пришлось.
– Но если Птах должен был увериться, что он мертв, это как минимум...
– Глубокая анестезия – триста пятьдесят. Наклейки на места возможного прослушивания пульса – сто.
– А вскрытие?.. Он наверняка поинтересовался вскрытием.
– Исполнение накладного шва и окраска кожи тела – тысяча. Оплата за молчание – еще пятьдесят процентов от общей суммы. Похороны с регистрацией места – тысяча. Новые документы – пять. Но это Федька сам захотел.
– Еще и похороны?.. Подожди, у него же были раны, их нужно лечить!
– Это, – кивнула Илиса, – самое дорогое. Одно проникающее ранение в грудь, одно касательное. Сейчас он в клинике под Москвой – триста пятьдесят в день. Оплачено до конца месяца. Выздоравливает...
– Что значит – сам захотел?
– Он не хочет возвращаться в свое имя, в свою прошлую жизнь.
– А чего он хочет?
– Он в Австралию хочет.
– Очень интересно. И что он будет делать в Австралии? – не сдержал улыбки Платон, представив Федора рядом с кенгуру – вместо шимпанзе.
– Гонять на мотоцикле, – как что-то совершенно естественное и понятное сказала Илиса.
Они помолчали. Потом Платон спросил:
– А он не хочет меня видеть?
– Не знаю. Он хочет, чтобы я в Австралию с ним ехала.
– А ты?
– С этим есть некоторые проблемы.
– Давай уж сразу все проблемы вываливай на меня. Еще есть что-то, чего я не знаю?
– Я, Платон Матвеевич, должна подгадывать ситуации, чтобы рассказывать тебе, чего ты еще не знаешь.
– Значит, еще что-то есть совершенно потрясающее и невозможное, помимо ситуации с братьями, да?
– Точно.
– Ты не смеешь так со мной обращаться! Ладно, ладно. Я не кричу. Так, вырвалось. Давай хотя бы подведем баланс.
– Это можно.
– Мои племянники живы.
– Угу.
– Нет, дай еще раз скажу. Оба – живы?
– Оба.
Глубоко вздохнув, Платон посмотрел на Илису, замотавшуюся в одеяло и подсевшую поближе к нему.
– Гимнаст знает, что Федор живой?
– Нет. Он и о Веньке ничего не знает. Ты ему не говори. Дед... как бы сказать – он старой закалки. Все время думает, какую из всего можно поиметь выгоду. Он не со зла, это от тяжелой жизни и от страха за нас.
– За нас? – удивился Платон.
– За меня, я имела в виду, – отвела глаза Илиса.
– Хорошо. Значит, об этом знаем только мы с тобой?
– И еще человек тридцать ребят на мотоциклах.
– Кока, твой адвокат говорил, что он видел знакомые глаза в шлеме, когда его избивали человек тридцать ребят с мотоциклов. Ты думаешь, Федор мог приехать на такое интересное дело?
– Я думаю – да, – кивнула Илиса. – Он знал, что Кива имел отношение к смерти Богуслава.
У Платона перехватило дыхание.
– Откуда?
– Гимнаст сказал. Пришел к нему в больницу в первый же день. Дождался, когда Федор очнется после операции, и сказал, что адвокат Кива руку к смерти его отца приложил. Надеюсь, – заметила она, – Гимнаст обошелся без подробностей.
– Пожалуй, я на сегодня переел новостей, – встал Платон. – Если смогу заснуть – не буди меня, хоть сутки просплю.
Платона разбудили в восемь утра. В коридоре стояли двое детей – близнецы Коки и с ними заплаканная худенькая девушка. Платон не узнал ее сразу, причесанную и в джинсах.
