В мгновение ока они доставили и опустили на газон свою ношу
– Лауру, которую трудно было узнать: черную, с обожженными руками, почти без
сознания, но крепко прижимающую к себе живой комочек, который отчаянным ревом
возвещал, что жив.
* * *
– Если бы не Лаура… – Анджела запнулась, сдерживая чувства.
– Мы выяснили насчет бедной няни, – продолжала она. – Оказывается, у нее была
эпилепсия'. Врач предупреждал, что ей больше нельзя работать няней, но она не
послушалась. Предполагают, что во время припадка она столкнула спиртовку с
окна. Я всегда говорила, что с ней что-то не так, что она боится, как бы мы
что-то не узнали.
– Бедняга, она за это поплатилась, – сказал Франклин.
Безжалостная в своей материнской любви, Анджела отмела
попытку пожалеть Гвинет Джонс.
– И если бы не Лаура, ребенок сгорел бы в огне.
– Как она сейчас, здорова? – спросил Болдок.
– Да. Шок, конечно, и руки обожжены, но не сильно. Врач
говорит, она полностью поправится.
– Хорошо, что так, – сказал Болдок.
Анджела возмущенно сказала:
– А вы расписывали Артуру, что Лаура так ревнует, что готова
убить несчастную крошку! Вот уж действительно – холостяк!
– Ну, ну, будет. Я нечасто ошибаюсь и смею сказать, иногда
неплохо и ошибиться.
– Вы только сходите посмотрите на них.
В детской малышка лежала на коврике на полу у камина, болтая
ножками и издавая непонятные звуки.
Рядом сидела Лаура. Руки у нее были забинтованы, ресницы
обгорели, что придавало лицу забавное выражение. Она гремела яркой погремушкой,
стараясь привлечь внимание сестренки. Повернувшись, она посмотрела на Болдока.
– Привет, юная Лаура, – сказал Болдок. – Как поживаешь? Я
слышал, ты у нас героиня. Доблестная спасительница.
Лаура коротко взглянула на него и снова обратилась к
погремушкам.
– Как твои руки?
– Очень болели, но их смазали какой-то мазью, и теперь
лучше.
– Чудная ты, – сказал Болдок, тяжело усаживаясь в кресло. –
В один день рассчитываешь, что кошка задушит сестренку, – да-да, меня не
обманешь, – а на следующий день лезешь на крышу и спасаешь ребенка с риском для
собственной жизни.
– И все-таки я ее спасла, – сказала Лаура. – Она ни чуточки
не пострадала – Наклонившись к ребенку, она со страстью сказала:
– Я никогда не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось,
никогда. Я буду заботиться о ней всю жизнь.
Болдок поднял брови.
– Значит, это любовь. Ты любишь ее, так ведь?
– О да! – с тем же пылом ответила она. – Я люблю ее больше
всего на свете!
Болдок был поражен. Он подумал – как будто лопнул кокон.
Лицо девочки словно светилось. Это чувство делало его прекрасным, вопреки
отсутствию бровей и ресниц.
– Понятно, – сказал Болдок. – Понятно… Что же мы теперь
будем делать, интересно?
Лаура посмотрела на него озадаченно, даже с некоторым
опасением.
– Разве это не правильно? Чтобы я ее любила?
Болдок смотрел на нее, и лицо его было задумчиво.
– Для тебя – да, юная Лаура. Для тебя правильно…
Он потер подбородок и впал в прострацию.
Будучи историком, он в основном занимался прошлым, но бывали
моменты, когда его безумно раздражало то, что он не может предвидеть будущее.
Сейчас был как раз такой момент.
Он смотрел на Лауру и воркующую Ширли и сердито хмурился.
«Где они будут, – думал он, – через десять лет, двадцать, двадцать пять? И где
буду я?»
На последний вопрос ответ нашелся сразу: «В земле.
Под дерном».
Он знал это, но верил лишь отчасти, как и все энергичные,
полные радости жизни люди.
Будущее темно и загадочно! Что будет через двадцать с лишним
лет? Может быть, еще одна война? (Скорее всего!) Новые болезни? Может, люди
нацепят на себя металлические крылья и будут летать по улицам, как ангелы, –
этакое кощунство! Полетят на Марс? Питаться будут не бифштексами с сочным
зеленым горошком, а таблетками из пузырьков?
– О чем вы думаете? – спросила Лаура.
– О будущем.
– Что будет завтра?
– Гораздо дальше. Полагаю, ты умеешь читать, Лаура?
– Конечно, – , оскорбилась Лаура. – Я прочла почти Всего
Доктора Дулитла, и книжки про Винни-Пуха, и…
– Объясни мне одну отвратительную деталь. Как ты читаешь
книгу? Начинаешь с начала и потом подряд до конца?
– Да. А вы разве не так?
– Нет, – сказал Болдок. – Я просматриваю начало, чтобы
понять, про что речь, потом смотрю в конец, ч??обы узнать, к чему этот тип
приходит и что пытается доказать. А потом, только потом возвращаюсь к началу и
смотрю, как же он туда попадет и что его заставит на этом остановиться. Так
гораздо интереснее.
Лаура заинтересовалась, но не одобрила.
– Не думаю, что автор хотел бы, чтобы его книги читали таким
образом.
– Конечно нет.
– Я думаю, надо читать так, как хотел бы автор.
– А, но ты не учитываешь интересы другой стороны, как
сказали бы адвокаты. Существует также читатель, и у читателя есть свои права.
Автор пишет книгу так, как пожелает. Распоряжается полностью. Расставляет
запятые, издевается над здравым смыслом – все, что хочет. Но читатель читает
книгу так, как хочет сам, и автор ничего не может с ним поделать.
– У вас это выглядит как сражение, – сказала Лаура.
– Я люблю сражения, – сказал Болдок. – Правда состоит в том,
что всех нас обуял рабский страх перед Временем. Хронологическая
последовательность не имеет значения! Если у тебя есть Вечность, ты можешь
перескакивать во Времени как угодно. Но никто не считается с Вечностью.
Лаура отвлеклась. Она не считалась с Вечностью. Она
считалась с Ширли.
И, наблюдая за ее преданным, любящим взглядом, Болдок снова
ощутил в себе неясное тревожное предчувствие.
Часть вторая
Ширли – 1946
Глава 1
Ширли быстрым шагом шла по дорожке, держа под мышкой
ракетку и туфли. Она слегка запыхалась, но губы ее чему-то улыбались.
