– Учиться печатать, стенографировать, а потом идти работать?
– Почему бы нет?
Ширли вздохнула, потом засмеялась.
– Потому что я страшно ленива. Лучше я останусь дома и
ничего не буду делать. Лаура дорогая, я столько лет училась в школе! Имею я
право на передышку?
– Я хочу, чтобы ты сама захотела чему-нибудь научиться или
хоть чем-то заинтересовалась. – На миг лоб Лауры прорезали морщины.
– Ну, а я – пережиток прошлого. Я хочу сидеть дома и
мечтать, чтобы у меня был красивый высокий муж и куча возможностей обеспечить
растущую семью.
Лаура не реагировала.
– Если ты будешь учиться в Святой Катерине, надо подумать,
где ты будешь в Лондоне жить. Как ты отнесешься к тому, чтобы жить у
родственников – у кузины Анджелы, например?
– Только не Анджела! Имей сердце, Лаура.
– Пусть не Анджела, но в какой-нибудь семье. Я думаю, есть
еще пансионаты. А позже ты сможешь снимать квартиру вместе с какой-нибудь
девушкой.
– Почему я не могу снимать квартиру вместе с тобой? –
возмутилась Ширли.
Лаура покачала головой.
– Я останусь здесь.
– Как? Ты не поедешь со мной в Лондон? – недоверчиво
спросила Ширли.
Лаура просто ответила:
– Я не желаю тебе зла, дорогая.
– Но как ты можешь причинить мне зло?
– Ну… я ведь собственница!
– Как матери, пожирающие своих детенышей? Лаура, никакая ты
не собственница!
– Надеюсь, но никогда не знаешь, – с сомнением произнесла
Лаура и, нахмурившись, добавила:
– Сам себя-то толком не знаешь…
– Лаура, тебе не за что терзаться угрызениями совести, ты
никогда меня не подавляла. Ты не командовала, не третировала меня, не пыталась
за меня построить мою жизнь.
– Но именно это я сейчас и делаю – устраиваю тебя на курсы
секретарш, когда ты этого совсем не хочешь!
Сестры засмеялись.
* * *
Лаура выпрямилась и потянулась.
– Четыре дюжины, – сказала она.
Она подвязывала стебли гороха.
– Мы получим за него хорошую цену у Трендлов.
Длинные стебли, по четыре завязи на каждой веточке. Горошек
в этом году хорошо уродился, Хордер.
Неуклюжий, грязный, мрачный старик кивнул.
– Неплохо в этом году, – нехотя прохрипел он.
Хордер был уверен в своем положении. Он был садовником на
пенсии, знал свое ремесло, и после пяти лет войны
[2]
ему цены не было. Все
стремились его заполучить.
Лаура захватила его силой своей натуры, хотя миссис Киндел
предлагала гораздо больше денег, ее муж, по слухам, разбогател на военных
поставках.
Но Хордер предпочел работать у мисс Франклин. Он знавал ее
мать и отца; приличные люди, благородные. Он помнил мисс Лауру совсем малюткой.
Но на службу его вдохновляли не только сантименты – ему нравилось работать у
мисс Лауры. У нее не побалуешь; и когда ее нет дома, она знает, сколько ты
должен успеть. Но за все, что сделаешь, она умеет быть благодарной. Она щедра
на похвалы и восхищение. Ну и, конечно, в одиннадцать часов всегда подает чай –
горячий, крепкий, с сахаром. Никто из тех, кто сам пьет чай с сахаром сколько
хочет, не скажет, что она скупится. И к тому же она сама ловко работает, мисс
Лаура подвязывает быстрее, чем он, а это кое о чем говорит. И всегда она
смотрит вперед, планирует то да се, у нее идеи, и она вникает во всякие
новшества.
Например, эти колпачки. Хордер был о них невысокого мнения.
Лаура допускала, что, возможно, она не права…
Польщенный Хордер снизошел до того, чтобы испытать новинку,
и томаты получились такими, что он сам удивился.
– Пять часов, – сказала Лаура, посмотрев на часы. – Мы
хорошо потрудились.
Она огляделась: металлические вазы и бидоны были заполнены
утренней порцией цветов для отправки в Милчестер – она снабжала торговца
цветами и зеленью.
– За овощи дают знатную цену, – сказал Хордер. – Никогда бы
не поверил.
– Все равно мы были правы, перейдя на цветы. За время войны
люди истосковались по ним, а овощи выращивают все.
– А, все пошло не так, как раньше. Во времена вашего
папеньки с маменькой никто бы и не подумал выращивать что-то на продажу. Уж
какое это было место – просто картинка! Тут работал мистер Вебстер, он пришел
перед самым пожаром. Ну и пожар был! Хорошо еще, весь дом не сгорел.
Лаура кивнула и сняла резиновый фартук. Слова Хордера
отбросили ее на много лет назад. «Перед самым пожаром…»
Пожар стал поворотным моментом в ее жизни. До этого она
смутно помнила себя: несчастная ревнивая девочка, жаждущая любви и внимания.
Но в ночь пожара появилась новая Лаура – Лаура, жизнь
которой внезапно оказалась полной и насыщенной. С того момента, как она с Ширли
на руках пробивалась сквозь огонь и дым, жизнь ее обрела смысл и цель: забота о
Ширли.
Она спасла Ширли от смерти. Ширли принадлежит ей.
Мгновенно (так ей теперь казалось) две важнейшие фигуры,
отец и мать, отошли на задний план. Ослабело и угасло ее отчаянное желание,
чтобы они ее замечали и нуждались в ней. Видимо, она не столько любила их, как
хотела, чтобы любили ее. Любовь – это то, что она вдруг почувствовала к этому
маленькому комочку плоти по имени Ширли. Удовлетворение всех неистовых желаний,
осуществление неосознанной потребности. Теперь не она, Лаура, имеет значение, а
Ширли…
Она будет заботиться о Ширли, смотреть, чтобы ей ничто не
угрожало, никакие хищные кошки, она будет просыпаться по ночам, чтобы
убедиться, нет ли снова пожара; она будет носить Ширли на руках, давать ей
игрушки, играть с ней во всякие игры – когда та подрастет, ухаживать за ней –
когда заболеет…
Одиннадцатилетняя девочка не могла, конечно, предвидеть, что
Франклины полетят на самолете в Ле Туке на краткий отдых, и на обратном пути их
самолет разобьется…
Тогда Лауре было четырнадцать лет, Ширли – три года. Близких
родственников у них не было, ближайшей была кузина Анджела. Лаура сама все
спланировала, тщательно обдумала каждую деталь, взвесила и представила на
рассмотрение со всей силой неукротимого упрямства.
