Как-то она пожаловалась няне:
– Мама любит Чарльза больше, чем меня.
Няня немедленно отбила удар:
– Глупости и не правда! Мама одинаково любит обоих своих
детей. По справедливости. Все мамы поровну любят своих детей.
– А кошки нет, – сказала Лаура, мысленно пересмотрев
недавнее рождение котят.
– Кошки – животные, – сказала няня. – В любом случае помни,
что тебя любит Бог, – добавила няня, слегка ослабив блистательную
убедительность предыдущего довода.
Лаура согласилась. Бог любит ее – ему так положено.
Но даже Бог, наверное больше всех любил Чарльза. Потому что
создать Чарльза, конечно гораздо приятнее, чем такую вот Лауру.
«Но я сама могу любить себя больше всех, – утешала себя
Лаура. Больше, чем Чарльза, или маму, папу или еще кого-нибудь».
И Лаура стала еще более бледной, тихой и ненавязчивой, чем
раньше; няня даже забеспокоилась. Она поделилась с горничной неясными страхами,
что Лауру «Бог приберет» молодой.
Но умер Чарльз, а не Лаура.
* * *
– Почему ты не купишь своему ребенку собаку? – требовательно
спросил мистер Болдок, старый друг Лауриного отца.
Артур Франклин слегка опешил: вопрос прозвучал в разгар
жаркого спора об итогах Реформации.
– Какому ребенку?
Болдок мотнул большой головой в сторону Лауры, которая
ездила на велосипеде по газону, петляя среди деревьев. Спокойное развлечение,
без всякой опасности повредить себе: Лаура была осторожной девочкой.
– С какой стати? – возразил Артур Франклин. – За собаками
нужен уход, они вечно прибегают с грязными лапами и рвут ковры.
– Собаки, – сказал Болдок лекторским тоном, которым хоть
кого можно вывести из себя, – имеют замечательную способность поднимать в
человеке дух. Для собаки хозяин – это бог, которому она не только поклоняется,
но еще и любит – это в нашей-то угасающей цивилизации.
Люди сейчас охотно заводят собак. Это придает им ощущение
силы и собственной значимости.
– Хм-м. И по-твоему, это правильно?
– Чаще всего нет, – ответил Болдок. – Но у меня есть
застарелая слабость: я хочу видеть людей счастливыми. Я хотел бы видеть Лауру
счастливой.
– Лаура совершенно счастлива, – сказал ее отец. – К тому же
у нее есть котенок.
– Пф. Это не одно и то же. Подумай, и сам поймешь. Но твоя
беда в том, что ты не хочешь думать. Вспомни, что ты сейчас говорил об
экономических условиях времен Реформации. Ты хоть на минуту задумался, что…
И они опять с наслаждением заспорили, молоток и клещи, и
Болдок высказывал самые фантастичные и провокационные мысли.
Однако в голове Артура Франклина засело неясное
беспокойство, и в тот же вечер, зайдя к жене, когда та одевалась к обеду, он ни
с того, ни с сего спросил:
– Слушай, с Лаурой все в порядке, да? Она здорова, счастлива
и все такое?
Жена обратила на него удивленные синие глаза, чарующие
васильковые глаза, такие же, как у Чарльза.
– Дорогой! Конечно! С Лаурой всегда все в порядке.
Никаких капризов, вспышек раздражения, как у других детей.
Лаура совсем не доставляет мне хлопот. Она безупречна во всех отношениях. Нам
просто повезло.
Застегнув на шее жемчужное ожерелье, она спросила:
– А в чем дело? Почему ты заговорил о Лауре?
Артур Франклин туманно протянул:
– Да вот Болди… Он говорит…
– О, Болди? Ну ты же его знаешь. Он вечно что-то выдумывает.
И когда через несколько дней Болдок был приглашен к ним на
ленч и они выходили из столовой, Анджела Франклин специально остановила няню и
спросила ясным, слегка подчеркнутым голосом:
– С мисс Лаурой ничего не случилось? Она здорова и
счастлива, не так ли?
– О да, мадам. – Няня ответила уверенно и с некоторым
вызовом. – Она очень хорошая девочка, не доставляет никаких хлопот. Не то что
мастер Чарльз.
– Значит, Чарльз доставляет вам хлопоты? – спросил Болдок.
Няня почтительно повернулась к нему.
– Как обычный ребенок, он всегда готов шалить! Видите ли, он
развивается, скоро пойдет в школу, в этом возрасте они всегда на взводе. И
потом, у него плохо с желудком, он ест слишком много сладостей без моего
ведома.
Она со снисходительной улыбкой покачала головой и ушла.
– Все равно она его обожает, – сказала Анджела, когда они
вошли в гостиную.
– Это заметно, – сказал Болдок. И непроизвольно добавил:
– Я всегда знал, что женщины дуры.
– Няня ничуть не дура!
– А я не про нее подумал.
– Про меня? – Анджела кинула на него строгий взгляд – но не
слишком строгий, потому что все-таки это Болди, веселый, эксцентричный, ему
дозволялась некоторая грубость – она была, можно сказать, одной из составляющих
его привлекательности.
– Я подумываю написать книгу о проблемах второго ребенка, –
сказал Болдок.
– Да что ты говоришь! Болди, не ратуешь ли ты за
единственного ребенка в семье? Кажется, это считается нездоровым со всех точек
зрения.
– Ха! В семье из десяти человек я назову множество здоровых
черт. Конечно, я имею в виду законнорожденных. Работа по дому, старшие
заботятся о младших и так далее. Работают все зубчики машины домашнего очага.
Заметь, они действительно полезны, не для показухи. Но мы,
как дураки, разделяем и изолируем их согласно возрастным группам! Называем это
образованием! Пф! Вопреки природе!
– Эти твои теории! – снисходительно улыбнулась Анджела. –
Так что насчет второго ребенка?
Болдок поучительно заговорил:
– Беда второго ребенка в том, что он обычно не вызывает
прилива чувств. Первый ребенок – открытие. Это страшно, это больно, женщина
уверена, что она умрет, мужчина тоже – Артур, например. А когда все закончится,
у вас на руках живой комочек, орущий до посинения, и его произвели на свет двое
людей, черт бы их побрал!
Натурально, они и ценят это дитя соответственно. Это ново,
это наше, это замечательно! А потом, как правило слишком скоро, появляется
Номер Два. Опять все то же самое, только теперь не так страшно и более
утомительно.
