– Кажется, я растянул мышцу. – Он сморщился от боли.
– Что ты делал?
– Играл в теннис в Роухэмптоне.
– Со Стивеном? Я считала, что ты поехал играть в гольф.
– Мы передумали. Стивен взял Мери, а четвертой была
Джессика.
– Джессика – это та чернявая девица, с которой мы
познакомились позавчера?
– Э-э… да.
– Она твоя нынешняя?
– Ширли! Я же тебе говорил, я обещал…
– Что значат обещания! Она – нынешняя, я вижу по глазам.
Генри хмуро сказал:
– Если ты хочешь выдумывать…
– Если я захочу выдумывать, – пробормотала Ширли, – я
выдумаю остров.
– Почему остров?
Генри сел и сказал:
– У меня ноет все тело.
– Ты завтра лучше отдохни. Для разнообразия устрой спокойное
воскресенье.
– Да, это будет неплохо.
Но наутро Генри объявил, что у него все прошло.
– Вообще-то мы договорились сегодня продолжить.
– Ты, Стивен, Мери и Джессика?
– Да.
– Или только ты и Джессика?
– Нет, мы все, – с легкостью ответил он.
– Какой же ты врун, Генри.
Но она сказала это беззлобно, даже с улыбкой. Она вспомнила
молодого человека, которого встретила четыре года назад на партии в теннис. Как
привлекательна была тогда эта его отстраненность – сейчас он был таким же
отстраненным.
Смущенный юноша, который пришел на следующий день и
изворачивался, разговаривая с Лаурой до прихода Ширли, – это тот же самый
молодой человек, который теперь охотится за Джессикой.
«Генри не меняется, – подумала она. – Он не хочет меня
ранить, но такой уж он человек. Всегда делает то, что хочет».
Заметив, что Генри прихрамывает, она решительно сказала:
– Я думаю, тебе нельзя сегодня играть в теннис, у тебя
растяжение. Может, отложишь до следующей недели?
Но Генри хотел пойти, и пошел.
Вернулся он в шесть часов и упал на кровать. Вид у него был
такой скверный, что Ширли встревожилась.
Несмотря на протесты Генри, она позвонила и вызвала врача.
Глава 8
На следующий день, едва Лаура пообедала, как зазвонил
телефон.
– Лаура? Это я, Ширли.
– Ширли, что случилось? У тебя такой странный голос.
– Я насчет Генри. Он в больнице. У него полиомиелит.
«Как у Чарльза, подумала Лаура, и ее мысли ринулись к
событиям многолетней давности. Как у Чарльза».
Трагедия, которую в то время она не могла осознать по
малости лет, вдруг обрела новое значение.
Мука, прозвучавшая в голосе Ширли, напомнила ей ее муки
матери.
Чарльз умер. Умрет ли Генри?
Да, умрет ли Генри?
* * *
– Детский паралич – то же, что полиомиелит? – спросила она
Болдока.
– Просто другое название. А в чем дело?
– У Генри полиомиелит.
– Бедняга. И ты хочешь знать, выживет ли он?
– Ну… да.
– И надеешься, что нет?
– Болдок, вы делаете из меня какое-то чудовище!
– Сознайся, юная Лаура, такая мысль у тебя мелькнула.
– У любого может промелькнуть ужасная мысль. Но я никому не
желаю смерти, правда, не желаю.
Болдок задумчиво сказал:
– Да. Не думаю, что ты желаешь – теперь.
– Что значит теперь? А, вы имеете в виду старую историю про
Вавилонскую блудницу? – Она не смогла сдержать улыбку от воспоминания детства.
– Я пришла затем, чтобы сказать: теперь я не смогу каждый день вас навещать.
После обеда я уезжаю в Лондон – чтобы побыть с Ширли.
– А она этого хочет?
– Конечно! – возмутилась Лаура. – Генри в больнице, она
одна, ей нужен кто-то рядом.
– Возможно… Что ж, возможно. Правильно. Так и надо. Обо мне
нечего беспокоиться.
Мистер Болдок, ныне полуинвалид, получал огромное
удовольствие от преувеличенной жалости к себе.
– Дорогой мой, мне ужасно жаль, но…
– Но Ширли прежде всего! Ладно, ладно… кто я такой?
Надоедливый старикан восьмидесяти лет, глухой, полуслепой…
– Болди…
Болдок вдруг усмехнулся и закрыл один глаз.
– Лаура, как же легко ты поддаешься на басни неудачников.
Тот, кто жалеет сам себя, не нуждается еще и в твоей жалости. Жалость к себе
занимает все свободное время.
* * *
– Как удачно, что я не продала дом! – сказала Лаура Болдоку.
Это было три месяца спустя. Генри не умер, но побывал на
краю смерти.
– Если бы после первых симптомов он не пошел играть в
теннис, дело не обернулось бы так серьезно.
– Плохо, да?
– Он останется инвалидом на всю жизнь, это определенно.
– Бедняга.
– Ему, конечно, не сказали. И я надеюсь, что есть шанс… но,
возможно они просто хотели подбодрить Ширли. Все-таки удача, что я не продала
дом. Странно, у меня было чувство, что я не должна его продавать. Я повторяла
себе, что это смешно, что дом слишком велик для меня, что пока у Ширли нет
детей, они не захотят жить за городом. Я изо всех сил старалась провернуть дело
с детским домом из Милчестера, но сделка не состоялась, и теперь я могу
отозвать бумаги, и Ширли сможет привезти сюда Генри после больницы. Правда, это
будет через несколько месяцев.
– Ширли одобряет твой план?
Лаура нахмурилась.
– Нет, по каким-то причинам она не хочет. Я догадываюсь
почему, – она быстро взглянула на Болдока. – Вы, наверное, знаете: Ширли могла
рассказать вам то, чего не хотела говорить мне. У нее практически не осталось
своих денег, да?
