– Денег не жалели?
– Не жалели.
– Это, знаете ли, меня интригует. После того как я видел вас
и слышал. Как вы могли с этим примириться?
Он перекинул ремень складного мольберта через плечо.
– Не зайдете ли как-нибудь ко мне на ужин? Мне будет очень
интересно с вами поговорить. Мой дом вон там.
Белая вилла с зелеными ставнями. Но если не хотите, так и
скажите, не ищите причин для отказа.
Ллевеллин подумал и ответил:
– Я охотно зайду к вам.
– Отлично. Сегодня?
– Спасибо.
– В девять. Не передумайте!
И он зашагал вниз. Ллевеллин некоторое время смотрел ему
вслед, потом продолжил свою прогулку.
* * *
– Так вам на виллу синьора сэра Уайлдинга?
Возница двухместной коляски-развалюхи проявил живой интерес.
Его ветхий экипаж был весело расписан цветочками, а на шее лошади висели синие
бусы. И лошадь, и коляска, и кучер были жизнерадостны и приветливы.
– Синьор сэр Уайлдинг очень симпатичный. Он здесь не чужой.
Он один из нас. Дон Эстебаль, которому принадлежала вилла, был очень старый.
Давал себя обманывать, целыми днями читал книги, и ему все время приходили
новые книги. На вилле есть комнаты, уставленные книгами до потолка. Когда он
умер, мы все думали – может, виллу продадут? Но приехал сэр Уайлдинг. Он бывал
здесь мальчиком часто, потому что сестра дона Эстебаля была замужем за
англичанином, и ее дети и дети ее детей всегда приезжали сюда на каникулы. Но
после смерти дона Эстебаля имение перешло к сэру Уайлдингу, он переехал сюда
жить, стал приводить все в порядок, потратил кучу денег. А потом началась
война, и он уехал на много лет, но он говорил, что если его не убьют, то он
вернется сюда – так и вышло. Два года назад приехал с новой женой и стал здесь
жить.
– Так он женился дважды?
– Да. – Возница заговорщически понизил голос. – Его первая
жена была плохая женщина. Красивая, да, но все время обманывала его с другими
мужчинами – даже здесь на острове. Ему не следовало на ней жениться. Но во
всем, что касается женщин, он неумный человек – слишком верит им.
И добавил, как бы извиняясь:
– Мужчина должен понимать, кому доверять, а сэр Уайлдинг не
понимает. Ничего не знает о женщинах. Думаю, так и не узнает.
Глава 4
Хозяин виллы принимал Ллевеллина в низкой, узкой комнате, до
потолка набитой книгами. Окна были открыты настежь, и откуда-то снизу
доносилось нежное рокотание моря. Их бокалы стояли на столике возле окна.
Уайлдинг с радостью приветствовал его и извинился за
отсутствие жены.
– Она мучается мигренями. Я надеялся, что здешняя мирная и
тихая жизнь приведет к улучшению, но что-то не заметно. И врачи, кажется, не
знают причины.
Ллевеллин выразил вежливое сочувствие.
– Она перенесла много горя, – сказал Уайлдинг. – Больше, чем
может вынести девушка, а она была очень молода – да и сейчас тоже.
Видя выражение его лица, Ллевеллин мягко сказал:
– Вы ее очень любите.
Уайлдинг вздохнул.
– Слишком люблю – для моего счастья.
– А для ее?
– Никакая на свете любовь не возместит страданий,
доставшихся на ее долю.
Он говорил горячо. Между ними уже установилась странная
близость – в сущности, с первого момента знакомства. Несмотря на то, что у них
не было ничего общего: национальность, воспитание, образ жизни, вера – все было
различно, – они приняли друг друга без обычной сдержанности и соблюдения
условностей. Как будто вдвоем выжили на необитаемом острове, а потом были долго
разлучены. Они разговаривали легко и искренне, с детской простотой.
Потом пошли за стол. Ужин был превосходный, отлично
сервированный, хотя непритязательный. От вина Ллевеллин отказался.
– Может, виски?
– Нет, спасибо, просто воду.
– У вас, простите, это принцип?
– Нет. Образ жизни, которому я больше не обязан следовать.
Сейчас нет причин, по которым я не должен пить вино, просто я его не пью.
Поскольку гость произнес слово «сейчас» с ударением,
Уайлдинг вскинул на него глаза. Заинтригованный, он открыл было рот, чтобы
спросить, но сдержал себя и заговорил о посторонних вещах. Он был хорошим
рассказчиком, с широким кругом тем. Он не только много путешествовал, бывал в
разных частях земного шара, но имел дар все, что видел и испытал, живо
представить слушателю.
Если вы хотели побывать в пустыне Гоби, или в Феззане, или в
Самарканде, – поговорив с Ричардом Уайлдингом, вы как бы уже побывали там.
Его речь не была похожа на лекцию, он говорил естественно и
непринужденно.
Ллевеллин получал удовольствие от беседы с ним, его все
больше интересовал Уайлдинг сам по себе. Его магнетическое обаяние было
несомненным, хотя и неосознанными, Уайлдинг не старался излучать обаяние, это
получалось само собой. Он был человек больших способностей, проницательный,
образованный, без надменности, он живо интересовался людьми и идеями, как
раньше интересовался новыми местами. Если он и избрал себе область особого
интереса… это был его секрет, он ничему не отдавал предпочтения и потому всегда
оставался человечным, теплым, доступным.
Однако у Ллевеллина не было ответа на простейший, прямо-таки
детский вопрос: «Почему мне так нравится этот человек?»
Дело было не в талантах, а в самом Уайлдинге.
Ллевеллину вдруг показалось, что он нашел разгадку.
Потому что этот человек, несмотря на все свои таланты, снова
и снова совершает ошибки и, будучи по натуре человеком добрым и мягким,
постоянно натыкается на неприятности, принимая не правильные решения.
У него не было ясной, холодной и логичной оценки людей и
событий; вместо этого была горячая вера в людей, а это гибельно, потому что
основана на доброте, а не на фактах. Да, этот человек вечно ошибается, но он
чудесный человек. Ллевеллин подумал: вот кого я ни за что на свете не хотел бы
обидеть.
Они опять развалились в креслах в библиотеке. Горел камин –
скорее для видимости. Рокотало море, доносился запах ночных цветов.
Уайлдинг откровенно сообщил:
