Внутри здания кипела деловая жизнь – но кипела четко и
организованно. Из коридора доносились торопливые, но дисциплинированные шаги.
Молодая женщина в темно-синей униформе остановилась возле него.
– Чем могу помочь?
– Я хочу видеть мисс Франклин.
– Извините, мисс Франклин не может сегодня никого принять. Я
провожу вас в офис к секретарю.
Но он мягко настаивал:
– Это очень важно. Будьте добры, передайте ей это письмо.
Молодая женщина провела его в небольшую приемную и ушла.
Через пять минут явилась подвижная приветливая толстушка.
– Я мисс Харрисон, секретарь мисс Франклин. Боюсь, вам
придется подождать. Мисс Франклин занята с ребенком, который сейчас отходит от
наркоза после операции.
Ллевеллин поблагодарил и стал расспрашивать. Она просияла и
стала энергично рассказывать о Фонде Уорли для умственно неполноценных детей.
– Фонд старый, существует еще с восемьсот сорокового года.
Его основатель, Натаниэль Уорли, был мельник. – Так все неудачно – фонды
сократились, инвестиции уменьшились… цены выросли… виновата администрация. Но с
тех пор как мисс Франклин стала управляющей…
Она просветлела лицом и затараторила еще быстрее.
Мисс Франклин явно была солнцем на ее небосводе.
Мисс Франклин расчистила авгиевы конюшни, мисс Франклин
реорганизовала то и это, мисс Франклин сражалась с властями и победила, и
теперь, разумеется, мисс Франклин стала верховной правительницей, и все к
лучшему в этом лучшем из миров.
Ллевеллин удивлялся, почему похвалы одной женщины другой
звучат всегда так жалко и грубо. Едва ли ему понравится восхваляемая мисс
Франклин некая пчелиная матка: остальные женщины жужжат вокруг нее, а она
растет и процветает благодаря своей власти.
Наконец его повели наверх, потом по коридору, и мисс
Харрисон постучала в дверь и отступила, приглашая его войти в святая святых –
личный офис мисс Франклин.
Она сидела за столом и выглядела хрупкой и страшно усталой.
Она встала, пошла к нему навстречу, и он смотрел на нее в благоговейном
изумлении.
Почти не дыша, он сказал:
– Это вы…
Она слегка нахмурилась, сдвинув брови, – он хорошо их знал.
Это было то самое лицо – бледное, нежное, с большим печальным ртом, глубокими
темными глазами, волосы разлетались от висков, как крылья. Трагическое лицо,
думал он, хотя этот рот создан для того, чтобы смеяться, и нежность легко
преображает гордое строгое лицо.
Она мягко сказала:
– Доктор Ллевеллин? Зять писал мне, что вы приедете. Вы
очень любезны.
– Боюсь, известие о смерти сестры было для вас шоком.
– О да. Она была так молода!
Голос дрогнул, но она держала себя в руках. Он подумал:
«Дисциплинированна, сама себя дисциплинирует».
В ее одежде было что-то от монахини: на ней было черное
платье с белым воротничком.
Она тихо сказала:
– Лучше бы я умерла, чем она. Но, наверное, все так говорят.
– Не всегда. Только когда очень любят или когда собственная
жизнь становится непереносимой.
Раскрыв глаза, она смотрела на него. Спросила:
– Так вы в самом деле доктор Ллевеллин Нокс?
– Был. Я называю себя доктор Мюррей Ллевеллин.
Это спасает от бесконечных изъявлений соболезнования.
Не приходится смущаться ни мне, ни людям.
– Я видела ваши фотографии в газетах, но я бы вас не узнала.
– Как и большинство людей. В новостях мелькают другие лица,
да и я к тому же стал как-то меньше.
– Меньше?
– Не физически, конечно, а по значению.
Он переменил тему:
– Знаете, я привез некоторые личные вещи вашей сестры. Ваш
зять полагает, что для вас это важно. Они у меня в гостинице. Может, поужинаете
со мной? Или, если хотите, я привезу их сюда?
– Я буду рада их получить. Я хочу послушать все, что вы
можете рассказать мне о Ширли. Я так давно ее не видела – три года. Я все еще
не могу поверить, что она умерла.
– Я вас понимаю.
– Я хочу услышать о ней, но – не утешайте меня. Полагаю, вы
верите в Бога. Ну а я нет! Извините, если вам это кажется грубым, но так вы
лучше поймете, что я чувствую. Если Бог есть, то Он жесток и несправедлив!
– Потому что дал вашей сестре умереть?
– Не стоит спорить. Не говорите мне о религии, пожалуйста.
Расскажите про Ширли. Я до сих пор не знаю, как произошел несчастный случай.
– Она переходила через улицу, ее сбил и переехал тяжелый
грузовик. Она умерла мгновенно. Она не страдала.
– Ричард так и написал. Но я подумала – может, он Жалеет
меня и старается смягчить удар. Это на него похоже.
– Да. Но я не такой. Можете считать правдой, что ваша сестра
умерла сразу и не страдала.
– Как это случилось?
– Это было поздно вечером. Ваша сестра сидела в уличном
кафе, обращенном к гавани. Она вышла, не глядя пошла через дорогу, а из-за угла
вынырнул грузовик и сбил ее.
– Она была одна?
– Совершенно одна.
– Но где же был Ричард? Почему его не оказалось рядом? Это
так странно. Я не думала, что Ричард позволит ей пойти одной в кафе на ночь
глядя. Я считала, что он о ней очень заботится.
– Вы не должны его обвинять. Он ее обожал. Следил за ней
сколько мог. На этот раз он не знал, что она вышла из дома.
Она смягчилась.
– Понятно. Я напрасно его осуждала. – Она стиснула руки. –
Это так жестоко, так несправедливо, так бессмысленно. После всего, что Ширли
перетерпела, – только три года счастья.
Он долго не отвечал, наблюдая за ней.
– Простите, вы очень любили сестру?
– Больше всего на свете.
– И все же за три года ни разу с ней не повидались.
Они приглашали вас, но вы к ним ни разу не ездили?
– Мне трудно оставить работу, найти замену себе.
