«Понятно, хлюст без мыла в задницу норовит. Как и то, что русские ура-патриоты на тебя, Коробов, ставят. Надеются, что ты их за это к деньгам допустишь… Держите карман шире!.. Сволочи, еще не запрягли, а уже понукают: негоже, мол, будущему лидеру водить компанию с уголовником Походиным… Хм… Как этот хлюст сказал: «Утечка информации из компетентных органов»… Дает понять: эти самые «органы» готовы встать под мои знамена… Блефует, блефует, хлюст!.. Ха-ха, в тех «органах» Инквизитор обретается. — И сразу на душе Коробова будто кошки заскреблись. — А что, если информация хлюста о Походине — хитроумный замысел самого Инквизитора по расколу Империи?.. «Чистосердечное признание» Лубянка из любого выбьет… Походин спал и видел увести Ольгу от ее голубого аида, чтобы породниться со мной. И нате вам — на тот свет ее спровадил?.. Чушь какая-то! — потер виски Коробов. — Надо Чугуеву шифровку дать, пусть дотянется до походинского водителя. Тогда и будем трясти плешивого», — принял он решение, и его мысли снова вернулись к экс-фавориту.
«Может, зря я его по кочкам? — с несвойственным ему сомнением подумал Коробов. — Хлюст, конечно, но, зная ситуацию в России изнутри, говорит дельное… Власть, мол, сама упадет в руки… В семнадцатом году большевики, скупив все продовольствие в Питере, вызвали голодные бунты, и власть действительно грушей перезрелой упала им в руки. Вот только как сорвать эти переговоры по траншу? В МВФ не сунешься — там в первую очередь заинтересованы в их успехе. Еще бы: вяжи Россию долгами по рукам и ногам и, помимо дивидендов финансовых, диктуй ей свою волю, грабь ее недра… Правильно, правильно хлюст мыслит: расплачиваться придется за все не им, нынешним «наперсточникам»… Как их с иглы ссадить, вот вопрос… Хм… хмм… Дело стоящее. Надо подумать, подумать… Хорошо бы их шатию-братию обвинить в нарушении прав человека или какого-нибудь там международного эмбарго, да так, чтобы скандал громыхнул на весь мир… Надо подумать…»
ГЛАВА 33
Засечный гнал «Мерседес» так, что они домчались до Калуги всего за полтора часа. А Скиф как заснул перед Наро-Фоминском, так и не проснулся даже на въезде в город, где их тормознули гаишники у поста.
Один спустился из стеклянного стакана и лихо, не по-гаишному, козырнул.
— Хороша тачка, — прицокнул языком капитан, стукнув сапогом по колесам. — И собачка в салоне хороша. Что надо овчарка!..
— Из бывших твоих коллег, — огрызнулся Засечный, в душе злясь на спящего Скифа.
— И хозяева чистенькие да умытые, — продолжал издеваться гаишник. — Въедут такие в город, и в головку кому-нибудь стукнет: по каким таким неотложным делам москвичи прикатили?
— Конкретно, командир, сколько я должен за то, что машина не помыта?
— Как вы могли подумать, что калужская милиция поборами занимается?
— Не томи душу.
Гаишник отвернулся и задумчиво обвел взглядом живописную панораму города.
— Хоть вы торопитесь, а все ж освежите личико вашей красавицы. А хотите — наймите цыганят.
Пришлось Засечному нанимать толпившихся тут же, у поста ГАИ, пацанов с ведрами и щетками, чтобы они довели до зеркального блеска молочно-белый «Мерседес».
— Эй, ромалэ, как насчет заработать?
На призыв живо откликнулись чумазые предприниматели.
— Давай, давай! И тебя помоем, если баксами заплатишь. Помыли на совесть. Гаишник улыбнулся вслед «Мерседесу»
и выудил из бокового кармана кожаной меховушки мобильный телефон.
— Передайте Первому — объект нарисовался… Двое, не считая собаки… Один с большим шрамом…
Через десять минут езды по колыбели космонавтики машина — хоть плачь — снова превратилась из белой в грязно-серую.
Засечный свернул в какой-то переулок и тоже вздремнул.
А Скиф все спал и спал. Во сне страшно вращал глазными яблоками. К нему снова пришел прежний сон. Опять горы, подземный храм. И та же грубая скульптура из обожженной глины обретает очертания сияющей богини.
И снова музыка, в которой не различить партий отдельных инструментов, и… эта ужасная сонливость. Знаешь, что спишь, а спать все равно смертельно хочется.
— Не спи, — говорит ему пылающая женщина. — Ты пришел ко мне с вопросом, а у меня есть на него ответ.
— Мне ничего от тебя не нужно. Я не хотел к тебе, меня привели темные силы, которые дремали внутри меня. Все вопросы реальной жизни я привык решать сам.
— Не лукавь. Твое сознание спит. Испытания, отведенные тебе, кончились. Ты не выдержал ни одного, поэтому не станешь хранителем последней маманды. У тебя в душе все дремлет Вера, которая не нужна бессмертному демону. Это наша последняя встреча, и ты навсегда обо мне забудешь. Ты все-таки хочешь что-то спросить? Спроси, но тебе уже все равно не стать бессмертным демоном.
— Где моя дочь?
Ана Кали сняла с сияющей пирамидки хрустальный шар и подала его Скифу. Он поднес его к глазам.
Там подрагивала крохотная картинка — куколка лежит в полутемном подземелье на темной соломе. Бетонные плиты, стальные двери со штурвалами. Вдоль стен связки толстых кабелей, аппаратные пульты со слепыми экранами. Заброшенные бараки, колючая проволока на поверхности и сторожевые вышки…
Труп женщины, распятой на козлах для пилки дров…
Все в полутьме… и вот из сумерек выныривает белое пятно и раздается отдаленный звон колокольчиков. Он приближается все ближе и ближе. Белесые тени обретают очертания — по лугу, покрытому низким туманом, бредет стадо коров белых-белых, без единого пятнышка.
— Ты получил ответ. «Только бессмертие дарует память, а смертным помнить не дано…»
Огонь, пылающий вокруг демоницы, вдруг хлынул на Скифа угарной волной, от сильной жары даже ресницы начали скручиваться, как осенняя пожухлая трава под лесным пожаром.
* * *
— Чего орешь, чего дергаешься, командир? — потряс его за плечо Засечный.
Скиф открыл глаза и удивленно осмотрелся.
Машина стояла на парковке посреди лужи, которая набежала от талого снега. Новая банда мойщиков с тряпками орудовала вокруг.
— Запомни сон, — сказал Скиф, — а то в голове туман находит… Шахта какая-то и белые коровы рядом пасутся.
— Ты с этими снами свихнешься скоро.
— Я это и сам чувствую.
— Значит, ты не совсем еще того, если себя контролируешь…
Засечный отвернулся и глянул на панораму города. С десяток церковных куполов золотились над деревянными домишками.
За мостом через Оку они свернули на кривую улочку и пошли лавировать на «Мерседесе» между вкривь и вкось теснящимися избенками, загоняя пешеходов в глубокие лужи.
* * *
Изба Мирослава Шабутского понуро стояла посреди огромной лужи. На веревках плескалось по ветру влажное белье. Весь мусор, что прежде был укрыт снегом, выплыл наружу.
