— Да, да — дерьмо последнее я, а ты у нас прям целка неломаная!..
— Ломаная, еще как… И так и эдак… Увы, мы с тобой, муженек, два сапога — пара. Куда ж нам друг от друга?..
— Ты… ты уже хочешь сказать, что не уйдешь к нему? — вытаращился сбитый с толку Сима.
— К кому?
— К-ракк… к своему нищему лоху.
— Притормози на повороте…
— Чо, не так?.. От него же за три версты казармой прет.
— А от тебя, муженек, прет, пардон, тюремной парашей, хоть пользуешься ты умопомрачительными французскими духами. Что ж, буду терпеть твой козлиный запах к взаимной нашей выгоде… Не с чем уходить Ольге Коробовой в скифские пустынные горизонты…
— Ему уже чо, твоих миллионов мало? — еще больше вытаращился Сима.
— Какой же ты дебил, Серафим! Моему «нищему лоху» мои миллионы, как ты говоришь, «что до моего передка дверца».
— Я дебил, дебил! — Сима бухнулся на колени и стал целовать руки Ольги. — Подумал, что ты сконтачилась уже с ним…
Ольга, с трудом сдерживая отвращение, выдернула руки.
— Поехал бы ты, Серафим, сегодня в какой-нибудь кабак, — стараясь не разрыдаться, сказала она. — Сыграй там в рулетку, упейся до поросячьего визга, найди себе какого-нибудь бойфренда. А-а?.. Мне сегодня и без тебя тошно. Уйди, бога ради, не то Волка выпущу!..
Сима поспешно закивал головой и на цыпочках вышел из гостиной.
ГЛАВА 22
В охранном агентстве «Секретная служба» произошли не только косметические перемены. Ольга не пожалела денег на ремонт и даже по своей инициативе наняла опытного дизайнера.
Бригада турок-строителей в плоских кепочках с пипочками на макушке месяц работала на совесть под присмотром деда Ворона.
Фасад бывшего детсада блестел искристой облицовкой со слюдяной крошкой. Прогнившие деревянные рамы заменили на алюминиевые стеклопакеты. Вычурные двери на замысловатых крылечках блестели эмалью. Ручки всех дверей сверкали позолотой.
Бассейн, который из-за вековой неисправности водопроводных труб никогда в прежние времена не видели детки, теперь не только был заполнен голубоватой прозрачной водой, но и приобрел горячего соседа — сауну, из которой прямо в бассейн прыгали распаренные казаки.
Мамы и бабушки, гуляющие с детишками во дворе у своих загазованных шнырявшими автомобилями подъездов, кляли «новых русских» и со вздохом вспоминали, что когда-то, во времена жуткого «коммунистического гнета», в их дворе был небольшой, но такой необходимый детский садик.
Из целой стаи бродячих кошек в «Секретной службе» по требованию Баксика был оставлен лишь один роскошный сибирский кот Аркадий, которому было позволено дневать и ночевать на диване рядом со столом с телефоном. У аппарата постоянно дежурил граф Казимир Нидковский. По нижайшей просьбе пана Нидковского при посторонних его называли теперь господином советником фирмы.
Наряженный в модный английский костюмчик с галстуком-бабочкой Баксик на машине с личным шофером Ворона с утра отправлялся к учителям-репетиторам на обучение, но после обеда обязательно появлялся в детском садике. Все звали его Вороненком, против этого он не возражал, но буквально свирепел и бросался с кулачонками на Засечного, когда тот в шутку называл его «новейшим русским» или недорезанным буржуенком.
На изменившемся до неузнаваемости старом детском садике задорно крутился на крыше петушок-флюгер. Его трещотка была слышна в раскрытую форточку. Крыша с фигурными скатами была крыта голландской черепицей. В проемах окон матовым глянцем отливали вакуумные стеклопакеты.
— Детишкам бы это богатство, — вздохнул в вислые усы казак Лопа.
— Да уж… Никогда бы не подумал, что по Руси дети побирушками пойдут, в канализационных люках, как крысята, жить будут, — скрипнул зубами Засечный, на пару с Лопой сворачивая козью ножку из газеты.
На столе перед ними лежала пачка старорежимного табаку «Золотое руно». Медовый запах, как фимиам, расплывался по помещению.
— Дюже сладко, — оценил казак, стряхивая в хрустальную пепельницу пепел.
— Зажили, говоришь, сладко? — зло протянул Засечный, сбивая высокое пламя, вспыхнувшее от зажигалки на конце самокрутки.
— И все решила реклама… Реклама — кровь капитализма! — продекламировал советник Нидковский, дежуривший на телефоне.
Сам он был из некурящих, но, напевая себе под нос мелодию какого-то старинного танго, с удовольствием вдыхал запах «Золотого руна», напоминающий ему об ушедших молодых годах, об обманутых им страстных любовницах и мелких аферах в сфере городского общепита.
— Реклама сработала, пошли первые заказы, — заботливо убеждал он себя и Лопу с Засечным.
Зазвонил телефон. Трубку Нидковский положил с выражением лица полководца, получившего известие о полной капитуляции противника:
— В двадцать тридцать пана атамана Луковкина ожидает клиент на Лубянке.
— А на Петровке у тебя нет клиентов? — спросил Скиф.
— Будут и на Петровке, — пообещал граф. — Деньги — двигатель прогресса, панове.
Нидковский был доволен работой, тем более долларовый эквивалент за нее он считал соответствующим его аристократическому происхождению. Но главное — он был доволен тем, что его простили и окружают его теперь «уродзённы» господа-офицеры, а не сявки со сто первого километра… Правда, Засечного он до сих пор боялся до дрожи в коленках.
* * *
В этот раз клиента на Лубянке Скифу пришлось брать одному. Гаишники ни с того ни с сего вдруг тормознули «Жигули» с Засечным и Дымычем. Скиф несколько раз беспокойно оглянулся назад, но время поджимало, и он не стал их дожидаться.
Клиент оказался тихим и порядочным. В очках из желтого металла и мягкой фетровой шляпе, несмотря на морозец. Очевидно, привык ездить на машинах, не утруждая зимней шапкой голову.
Выходил он степенным шагом, чуть выпятив вперед солидный животик, не из злачного места, а из рядового подъезда дома с темными окнами. Ни пьянки, ни гулянки не слышно, тишь да гладь.
Он поздоровался со Скифом, назвал номер заказа, который ему сообщил Нидковский, и с комфортом устроился на заднем сиденье.
Говорил спокойно и неторопливо, словно просил кого-нибудь из домочадцев принести ему домашние тапочки.
— У меня хроническая бессонница — вот такая выходит петрушка. Пожалуйста, повозите меня с часок по самым темным и пустынным улицам Москвы. Уляжется утомление, и придет желанное торможение, а за ним и здоровый сон.
Скиф подумал, что такому солидному барину не хватает трости с набалдашником из слоновой кости, чтобы совсем стать похожим на именитого купца из царских времен.
— Не молчите. Радио или магнитофон действуют мне на нервы, а вот простая человеческая речь, идущая от души, успокаивает. Если хотите, расскажите мне о себе, вашей собаке или кошке, если они у вас есть. Расскажите о сынишке, который вчера разбил стекло. Или о жене, которая нашла в носке вашу заначку. Это куда интересней, чем выдумки киношников или писателей, — добавил он и закурил сигару, не забыв предложить короткую «гавану» водителю.
