– И где девушка живет – тоже не знаешь?
– Нет. Ольга Иванова, прописана в центре.
– В городе – несколько тысяч Ивановых.
– Так я-то в чем виноват?
– Нет, ни в чем. Это мы неправы. Как она выглядит, сколько лет? Когда брат с днем рождения ее поздравлял?
Николай приложил руку к груди и посмотрел умоляюще:
– Я видел ее всего два раза. Симпатичная молодая…
Установить Ольгу по бумагам Валентина не представлялось возможным, он пропал вместе с записной книжкой, а на страницах ежедневника оставшегося лежать в приемном пункте, имелись только деловые связи. Конечно, хотя бы раз он звонил девушке по сотовому телефону, но, сколько дней уйдет на то, чтобы получить распечатку и проверить все адреса?
Пока Родионов оформлял показания, Перекатников разглядывал приколотую к стене кабинета ориентировку. Две фотографии – бывшего милиционера и его сестры, стандартный текст: «2 отделом УУР КМ ГУВД и Северным РУВД, за совершение особо тяжкого преступления разыскиваются… Казначеев Артем… Томина Вера… неизвестный мужни-•на, на вид 20-25 лет, рост 175-180 см, нормального телосложения… вооружены огнестрельным оружием… могут пользоваться автомашиной „фиат“ желтого цвета…»
«А почему про Валентина не написали?» – подумал Николай.
– Заснул, что ли? – окликнул Родионов, разворачивая к нему протокол. – Прочитай и распишись внизу.
– Просто роспись?
– «С моих слов записано верно и мною прочитано». Неужели забыл?
Пробежав глазами текст, Перекатников нацарапал ритуальную фразу.
– Я свободен?
– Да. Ты свободен, ты ничей. Запомнил, что делать, если брат объявится или кто-то из этих?
– Я обязательно позвоню.
– Хотелось бы надеяться. Один раз уже кто-то пообещал.
– И еще. За угон «мерседеса» – нам ничего не будет?
– Ничего вам за угон не будет, так что прятаться никакого смысла нет.
– Спасибо.
Родионов вздохнул. При живом-то Чугунском перспектива этого дела выглядела крайне туманной, а с его смертью возможность доказать хоть какой-то преступный умысел в действиях как братьев, так и непосредственных исполнителей начисто пропадала. Допустим, черт с ними, с Перекатниковыми, не такие уж они криминальные личности, чтобы стремиться всеми силами доставить им неприятности, но по делу Казначеева с подельником лишний эпизод никак бы не помешал. Несмотря на кажущуюся очевидность и простоту дела, с доказательствами могли возникнуть проблемы. Расчитывать на выводы экспертов особо не стоит, подозреваемые проживали в этой квартире и потому их следы на самых законных основаниях могут быть где угодно. Вероятно, пистолет они уже выкинули, а из похищенного оставили только деньги, которые, как известно, не пахнут. Их задержание – вопрос времени, прав был в телеинтервью дорогой начальник Сиволапов, но что потом? Могут пойти в полный отказ, заготовив какое-нибудь сносное алиби, или просто тупо молчать. Литовченко удалось разговорить, но через какое-то время он может взять слова обратно, намереваясь рассчитаться с обидчиками своими, далекими от гуманизма, методами. Остается Перекатников, который вроде бы не при делах. Единственный независимый свидетель – но его можно подкупом или элементарным запугиванием склонить к нужным показаниям. Или просто закопать…
Из кабинета они вышли вместе. Родионов направился в другой конец коридора, проведать Сазонова, а Николай спустился на первый этаж, миновал постового, окинувшего его крайне подозрительным взглядом, и долго сидел в своей машине, не запуская двигатель.
Когда он наконец поехал, следом за ним устремилась неприметная замызганная иномарка с подручными Санитара.
– Долго еще пасти его будем? – риторически вопросил один из боевиков.
– Потерпи. Я думаю, что скоро развлечемся…
* * *
Дача Ольги Ивановой находилась в шестидесяти километрах от города. Место было живописным – спокойная чистая речка, нетронутый лес, изумительный воздух, – но начисто Богом забытым. От полустанка, где электрички останавливались три раза в сутки, больше часа топали пешком по разбитому проселку. Минула полночь,когда вошли в поселок.
– На мою деревню похоже, – вздохнул Семен.
Свет горел только в нескольких домах. Почуяв их появление, собаки поднимали лай, но никого из людей они не встретили и к месту назначения добрались, вероятно, незамеченными.
– Не самая шикарная фазенда, – высказался Артем и представил, как эта хибара будет смотреться при дневном свете.
Некрашеный бревенчатый дом давно покосился, часть фундамента глубоко ушла в землю, половина окон была заколочена листами фанеры. Заросший сорняками участок опоясывала шаткая ограда из гнилого штакетника, с двух сторон, в отдалении, виднелись силуэты еще более запущенных строений, с третьей, сразу за какими-то кустами, начинался спуск к реке, в темной медленной воде которой отражалась луна.
– Бабушкино наследство, – сказал Валентин извиняющимся тоном. – Зато никто здесь искать не станет, можно пересидеть смутное время… В последней фразе слышался и вопрос: вы меня пощадите?
– Это верно, – Казначей похлопал бизнесмена по плечу. – Пересидим как-нибудь.
– Тем более что хозяйка еще с Кипра не вернулась. Да и не поедет она сюда, до конца лета тут делать нечего, а если и припрется, я найду, что сказать, – закончил ободренный Валентин.
Ключей у него, конечно, не было, но хлипкий навесной замок удалось легко сорвать подвернувшейся железякой. Дверная коробка перекосилась и пришлось повозиться, чтобы попасть внутрь но дальше пошло веселее.
Две комнаты и чердак оказались сухими, кровля – прочной, свет горел, а под грудой тряпья отыскался приличный радиоприемник, который Казначей водрузил на середину стола.
– По какой волне городские сплетни передают?
– Да везде…
– Ты на время посмотри, не умничай. – Он занялся настройкой, пропуская музыку и останавливаясь там, где слышал голос ведущего. – Блин, когда не надо – постоянно трещат…
Найти так ничего и не удалось; махнув рукой, Казначей довольствовался каким-то «блатняком», убавил громкость и скомандовал:
– Девочки, за работу! Очень есть хочется. На вокзале, в ожидании электрички, они успели затариться продовольствием. Перекатников разогрел на плитке две банки тушенки, нарезал сыр и колбасу, заварил чай – но к еде никто не притронулся, только Казначей разворошил вилкой говядину и подцепил несколько консервированных фасолин.
Молчали. Тишину нарушало лишь бормотанье радио, да периодический стук горлышка бутылки по краям стаканов. Пили без тостов; каждый думал о своем, но мысли у всех были одинаково невеселые.
– Прорвемся как-нибудь, – сказал Казначей, сворачивая пробку на второй литровке; посуда была разномастной, и наливать поровну не получалось, но он следил за тем, чтобы Перекатникову доставалось больше других.
