Наступило долгое молчание. Потапчук обдумывал слова собеседника.
Дронго пытался представить возможные по следствия своего решения.
— Вы всегда предлагаете такие рискованные варианты? —
наконец спросил Потапчук.
— У вас есть возражения?
— Нет. Просто я вспомнил лицо полковника. Он явно чем-то
встревожен и расстроен. Я его слишком хорошо знаю. У него внутри горит какой-то
неутоленный огонь, который не смогут потушить даже очень большие деньги.
— Что именно? Ненависть?
— Нет.
— Гнев?
— Все вместе. Но скорее чувство мести. Словно его обидели.
Страшно, смертельно унизили, нанесли невыносимое оскорбление, на которое он
может ответить, только убив обидчика.
Потапчук тяжело поднялся с кресла.
— Сегодня я испугался, — сказал он на прощание, — испугался
первый раз в жизни, увидев лицо Игната Савельева. Мне кажется, лучше всего нам
как можно скорее покинуть этот Лазурный берег. И никогда больше сюда не
возвращаться.
Он пошел к лифту, а Дронго, глядя ему вслед, подумал, что
это самое серьезное заявление, которое он слышал от своего случайного напарника
за все время их совместной работы. Он просидел еще минут десять, наслаждаясь
тихой музыкой, льющейся откуда-то сверху.
«Нужно позвонить в Вильнюс», — твердо решил он, поднимаясь с
кресла. Войдя в номер, он набрал код Литвы, код и номер вильнюсского телефона
Хургинаса. Тот и на этот раз ответил довольно быстро, словно все время ожидал
звонка Дронго, сидя у телефона.
— Мне нужна ваша помощь, — глухо сказал Дронго. — Я нашел
Савельева и документы. Необходимо, чтобы сюда приехал ваш представитель, с
которым он может договориться об их приобретении.
— Я все понял, — быстро сказал Хургинас. — Наш представитель
вылетит завтра утром. Где вас искать?
— Отель «Негреско» в Ницце, — сказал Дронго и назвал свой
номер.
— Очень хорошо. Мы попытаемся сделать так, чтобы наш
представитель прибыл в Ниццу уже завтра вечером. Спасибо вам за работу, вы
хорошо потрудились.
— Пока я ничего не сделал, — пробормотал Дронго. — Высылайте
вашего представителя. Я буду ждать.
Он положил трубку и услышал легкий, едва уловимый стук в
дверь. Это его удивило. Сегодня ночью он не ждал никаких гостей. Дронго шагнул
к двери.
Странно, здесь старинные двери с массивным запором и до сих
пор нет глазка.
Вообще его удивляло многое в этом отеле. Если фасадная часть
здания «Негреско» была парадной и праздничной, то задняя, выходившая на глухую
улицу, сильно обветшала и вообще не походила на стену отеля высшей категории. А
стеклянные перегородки в его туалете и ванной комнате и вовсе не укладывались в
привычные рамки отеля, имеющего такую громкую славу во всем мире. Снова
раздался осторожный стук. Так осторожно стучат, когда боятся потревожить
обитателей соседних номеров. Дронго мягко повернул ключ, открывая дверь. На
пороге стояла прекрасная незнакомка, с которой он разделил сегодня свой
выигрыш.
— Вы пришли? — удивленно спросил Дронго. — Но почему?
— Потому что вы мне понравились, — невозмутимо сказала
женщина, глядя ему прямо в глаза.
Глава 31
Уже на второй день, двадцатого августа, все стало ясно. Не
имеющие твердой воли, растерянные, даже напуганные собственными поступками,
члены ГКЧП бездарно упустили время и инициативу. Напористый Ельцин и его
окружение, наоборот, умело использовали просчеты другой стороны, приобретая
немалые политические дивиденды на противоречиях и ошибках гэкачепистов.
С нескрываемым возмущением и раздражением Савельев следил за
событиями.
Когда вечером двадцатого передали, что толпа митингующих
растет, не обращая внимания на введение комендантского часа, все поняли, что
затея ГКЧП провалилась. В Москве вот уже второй день не отвечал телефон. Не
отвечал и телефон Лякутиса, с которым они должны были войти в контакт.
Образовавшаяся почти полная изоляция особенно нервировала Савельева.
Наконец двадцать первого все закончилось. Горбачев прилетел
из Фороса, его бывших заместителей и руководителей союзных ведомств
арестовывали одного за другим, по зарубежному телевидению часто крутили ролик о
том, как мультипликационный Ельцин спускает в унитаз всех гэкачепистов,
приехавших на маленьком танке.
В тот день Савельев ходил словно заторможенный, его боялись
потревожить даже коллеги. Ночью стало известно об аресте самого Крючкова. В это
трудно было поверить, но еще позднее с пометками «срочно» все радиостанции
сообщили об арестах вице-президента страны Янаева, премьер-министра страны
Павлова и министра обороны Язова. Отдельно передавали сообщение о самоубийстве
министра внутренних дел Пуго.
Немного утешало то обстоятельство, что новым руководителем
КГБ назначили Шебаршина, которого знали все четверо офицеров группы Савельева.
Больше Лякутису они не звонили. На следующий день Шебаршина сняли, и
телевидение весь день показывало кадры о том, как толпы митингующих рвутся к
зданию КГБ. Ночью специально подогнанный кран выламывал памятник Дзержинскому.
Эти ночи стали страшным кошмаром для Савельева. Он сидел
осунувшийся, бледный, задумчивый, ничего не понимающий. Все, во что он верил,
все, чему поклонялся, было разрушено и развеяно в прах. Никаких идеалов больше
не оставалось. Под диктовку Ельцина Горбачев запретил Коммунистическую партию,
фактически ликвидировав ее своим указом. В Литве царило ликование. Савельев
понял, что необходимо уезжать. Без сомнения, все, чем они занимались теперь в
Прибалтике, становилось не просто незаконным, а глубоко аморальным и
запрещенным деянием. В любой день Горбачев может подписать указ о независимости
прибалтийских государств, и тогда пребывание его группы на территории Литвы
будет просто преступным актом враждебного характера.
Нужно уезжать, но куда? Нет ни прежнего КГБ, ни прежнего
руководства, которое посылало их в Литву. Развалилась партия, на которую они
работали. Не стало даже прежней страны, ради которой они делали свое дело и в
столицу которой обязаны были вернуться. Не нашлось ни одного разумного
аргумента в пользу их возвращения домой. Но оставаться в Литве больше было
нельзя.
— Мы уедем через Белоруссию, — объявил Савельев, решив
вывезти документы через другую республику, так как понимал, что могла произойти
утечка информации. Если Лякутис или кто-нибудь из работающих с ним офицеров
вдруг немного «изменит» свои взгляды и выдаст группу Савельева, их обязательно
будет ждать засада на всех пограничных постах. Такой компромат мог обладать
невероятной взрывной силой, автоматически создавая предпосылки для обретения
независимости всеми тремя прибалтийскими государствами, получившими
документальные свидетельства агрессивной политики Москвы в их регионах.
