— Не говорите глупостей! У нас нет таких денег! — теряя
терпение, закричал Иевлев.
На них начали оборачиваться посетители казино.
— У вас еще одна секунда, — презрительно сказал Савельев.
Он не любил неудачников. Иевлев открыл рот, закрыл. И ничего
больше не сказал.
— Два миллиона — три! — негромко вымолвил Савельев.
Именно в тот момент, когда он произнес слово «три», и
раздались выстрелы.
Фрезер упал с простреленной головой. Неизвестный убийца
перевел пистолет на подполковника российской разведки. Тот хотел броситься на
пол, но выстрел уже прозвучал, и пуля задела плечо. Иевлев упал и застонал от
сильной боли.
Стрелявший молодой человек поднял пистолет, целясь в
Савельева, когда подскочивший Семенов выстрелил ему в спину и отбросил от себя
покачнувшегося человека.
Нападавший упал на стол. Послышались крики, началась паника.
Савельев стоял, закусив от бешенства губу. Семенов повернулся, чтобы бежать, но
полицейские уже перекрывали выход. Он выстрелил в одного из них, пытаясь
воспользоваться суматохой и выбраться из зала. Но по нему со всех сторон
открыли огонь охранники казино и полицейские. Он упал, сраженный сразу
несколькими пулями.
Савельев, сделав несколько шагов, усилием воли сдержался,
чтобы не наклониться к своему бывшему напарнику.
Дронго подошел ближе. Бледный Савельев молча смотрел на
него. Дронго наклонился над убитым террористом, пошарил у него в карманах.
Паспорт на имя Дитера Хоффе, немного денег. Ничего необычного. В кармане
пиджака лежал билет.
Дронго уже схватили, но он все же успел бросить билет
Савельеву и крикнуть по-русски:
— Посмотрите дату, дату и время! Скажите мне дату!
Савельев, поняв, что происходит нечто необычное, быстро
сориентировался.
— Он прилетел из Берлина вчера утром! — крикнул он Дронго. —
Утренним рейсом!
— Я знаю, кто его послал! Это он был в Ницце! Я его узнал, —
крикнул Дронго, глядя на Савельева уже сквозь заслон людей. — Встретимся
завтра, и я вам все объясню.
А потом его увели.
Глава 40
Его держали в полиции не очень долго. Десятки свидетелей
видели, как в них стрелял неизвестный. И еще десятки видели, как были убиты
неизвестный и застреливший его Семенов. У Дронго не было оружия, все документы
оказались в порядке. Вечером этого же дня его выпустили из полиции, приказав
покинуть Монако в двадцать четыре часа.
Он вернулся в «Эрмитаж». Документы находились теперь в
камере хранения парижского вокзала «Монпарнас». В них заключалось все: горе и
радость, страх и подлость, измена и предательство. В этих чемоданах находился
горючий материал, способный взорвать Литву, опрокинуть стабильность в маленьком
прибалтийском государстве, граждане которого так хотели наконец обрести свою
независимость.
«Почему я отказываю в праве на независимость этому маленькому
народу?
Почему я должен решать за них, как им жить, что им делать, в
каком государстве находиться? — думал Дронго, сидя в кресле. — И как мне
поступить в таком случае? Господи, почему именно я должен сделать этот нелегкий
выбор? Отдать документы литовцам? Но тогда разразится грандиозный скандал на
весь мир.
Выяснится, что очень многие известные политические деятели
маленькой страны — бывшие агенты КГБ, „стукачи“ и информаторы. У них полетит
правительство, парламент, все выступят против всех. Родятся злоба и ненависть.
И еще неизвестно, кому в руки попадут эти документы. Если такому, как Хургинас,
он добьет своих политических противников, сотрет их в порошок. Если такому, как
Стасюлявичюс, тот просто предаст их гласности и опозорит своих политических
оппонентов на весь мир. Но вместе с ними он автоматически сметет и весь
правящий класс своей республики. Ибо, получив подобные сведения, простой
человек разуверится во всех политиках, откажется от собственных кумиров и
выстраданных идеалов.
Отдать в Службу внешней разведки России? Все-таки это
документы бывшего КГБ. И Россия стала правопреемницей Советского Союза. А
Служба внешней разведки — это бывшее Первое главное управление КГБ СССР.
Значит, это их документы.
Логичнее всего отдать документы именно им, возвратить их
первоначальному владельцу. И тогда десятки и сотни людей в маленькой республике
услышат телефонные звонки и предложения неизвестных резидентов, требующих
возобновить сотрудничество. Такова цена этих документов. Цена жизни многих
людей.
Но это может приблизить воплощение той мечты о единственной
стране, в которую я все еще хочу верить, — убеждал он себя. — Но почему тогда я
никак не решаюсь позвонить в Москву? Почему? Ведь я так мечтал о единственной
стране, я проплакал всю ночь, когда узнал о крушении Советского Союза, который
я защищал и ради которого проливал свою кровь. Почему тогда я не отдаю
документы в Москву?»
Дронго вспомнил разговор, состоявшийся у него перед приездом
во Францию, с известным писателем, который к тому же был не менее известным
общественным деятелем, председателем Комитета по культуре парламента
республики. Дронго мрачно доказывал ему, что не представляет перспектив
развития, кроме как посредством слияния в единую страну. Не видит никаких
шансов на выживание Грузии, не имеющей ничего и никого вокруг, единственный
шанс которой — в дружбе с Азербайджаном, а вернее, с бакинской нефтью. Еще
существовала Армения, оказавшаяся в кольце не очень благожелательно настроенных
соседей, чьим единственным гарантом самого существования нации выступала
Россия. Азербайджан, раздираемый на части национальными и региональными
проблемами, клановыми и племенными предрассудками, не способный справиться с
внешними и внутренними проблемами. Он считал единственными гарантами
относительной стабильности в регионе лидеров этих государств, после ухода
которых никакие проблемы уже невозможно будет просчитывать логическим путем
естественного развития.
Он не находил перспектив развития у Казахстана, Узбекистана,
Таджикистана, Туркмении, где правящие падишахи обреченно понимали, что после их
смерти все пойдет прахом, а новые президенты-падишахи переименуют улицы и
площади, названные в честь лидеров. Но до того, как новые владыки придут к
власти, в этих республиках прольется кровь, реки, моря крови. Дронго был
аналитик, и беспощадный анализ указывал на почти неизбежные кровавые
гражданские войны и междуусобные раздоры в этих республиках. Он боялся
будущего. Он не верил в СНГ.
Он не верил в новые демократии. Единственным шансом на
спасение он считал собранную из отдельных республик единую страну,
гарантировавшую каждому право на жизнь.
Но писатель с ним не соглашался. Он говорил о свободе как
высшем благе для любого народа. Рассказывал об обретении независимости как
выстраданной долгожданной мечте миллионов людей. Объяснял, что не имеет права
занимать капитулянтские позиции как гражданин и писатель. Он, безусловно,
по-своему прав. Но только по-своему. Ибо видел мир и свой народ исключительно
со своей высоты, с позиции писателя, любящего свою родину. А Дронго,
по-прежнему упрямо считавший, что родиной миллионов людей была единая страна,
канувшая в Лету, не соглашался с оптимистическими прогнозами на будущее,
просчитывая варианты грядущих страшных потрясений, которые обещали взорвать
весь мир.
