— Она не хотела бы, чтобы ты плакала…
Талли вытерпела, сколько смогла, потому что знала, что этого хотела бы бабушка, но к одиннадцати часам она уже готова была кричать. Неужели никто из соболезнующих не видит и не понимает, что она — одетая в черное семнадцатилетняя девочка, — осталась на целом свете совсем одна.
Если бы только Кейт и ее родители были здесь! Но она не знала, как можно связаться с ними в Канаде, а поскольку они вернутся только через два дня, придется ей справляться со всем одной. Если бы рядом были эти люди, которых ей так легко было представить своей семьей, наверное, она бы выдержала всю службу до конца.
Но у Талли уже не было сил держаться и слушать, как люди, прощаясь, говорят о бабушке, разрывая душу Талли. Она встала и вышла из церкви.
На улице, при ярком свете августовского солнца, она снова смогла дышать. К глазам подступали слезы, а в голове крутился нелепый вопрос: «Как ты могла оставить меня одну?»
Стоя около старомодных запыленных автомобилей, она изо всех сил старалась не расплакаться. А еще она старалась не вспоминать и не думать о том, что же будет с ней дальше.
За ее спиной хрустнула ветка, и Талли оглянулась. Ее взгляд скользнул по припаркованным машинам. А потом она увидела ее.
На границе церковной территории, где росли раскидистые клены, стояла в тени Облачко и курила длинную тонкую сигарету. На ней были потертые вельветовые брюки-клеш и несвежая свободная блузка. А копна спутанных каштановых волос лишь подчеркивала неестественную худобу.
Талли не смогла сдержать прилив неожиданной радости, от которого учащенно забилось ее сердце. Наконец-то она теперь не одна! Облачко, конечно, не всегда поступала с ней хорошо, но ведь вернулась же в трудную минуту. Талли побежала к Дороти, улыбаясь. Она готова была простить своей беспутной матери все — все годы ее отсутствия, все случаи, когда она бросала дочь. Главное, что она была рядом именно сейчас, когда Талли нуждалась в ней больше всего.
— Слава богу, ты здесь, — сказала она, переводя дыхание. — Ты так нужна мне сейчас!
Мать потянулась к Талли и рассмеялась, когда, качнувшись, чуть не упала.
— А ты красивая маленькая бабочка, Талли. Тебе нужен воздух, чтобы быть свободной.
Все похолодело у Талли внутри.
— О нет! Только не сегодня, — сказала она, умоляюще глядя на мать. — Пожалуйста…
— Всегда! — В голосе Облачка вдруг зазвенел металл, но взгляд оставался безучастным, словно остекленевшим.
— Но я ведь твоя плоть и кровь, мама, и ты так нужна мне сейчас. — Талли чувствовала, что говорит едва слышно, но ничего не могла поделать со своим голосом.
Облачко сделала шаг вперед и снова чуть не споткнулась. Она улыбнулась жалкой улыбкой, словно извиняясь, но Талли знала этому цену. Подобные эмоции ее матери вспыхивали и мгновенно гасли, как солнце над Сиэтлом.
— Посмотри на меня, Талли.
— Я смотрю.
— Нет, посмотри как следует. Ты же видишь, я ничем не могу тебе помочь.
— Но ты нужна мне.
— В этом-то и есть гребаная правда, — сказала Облачко, смачно затягиваясь и выдыхая через несколько секунд дым.
— Почему… — начала Талли.
«Почему ты не любишь меня?» — хотелось ей спросить, но она так и не смогла выразить свою боль словами. В этот момент закончилась поминальная служба, и из церкви вышли люди в траурных одеждах. Талли отвернулась, пытаясь скрыть слезы. Когда она снова повернулась к Дороти, той уже не было.
Женщина из службы социальной поддержки держалась сухо. Она говорила правильные вещи, но от Талли не укрылось, что женщина украдкой смотрит на часы.
— Я по-прежнему не понимаю, почему должна собирать вещи, — возражала ей Талли. — Мне почти восемнадцать лет. Дом бабушки не под залогом — я знаю это, потому что весь год оплачивала счета. Я достаточно взрослая и могу жить самостоятельно.
— Нас ждет юрист, — не обращая внимания на слова Талли, сказала женщина. — Ты ведь уже почти готова?
Талли положила в чемодан стопку писем от Кейт и закрыла крышку.
Слова «я готова» отказывались слетать с языка, поэтому она просто взяла чемодан и повесила на плечо сумку.
— Да, — выдавила наконец Талли.
— Хорошо, — отозвалась женщина, повернулась и направилась к лестнице.
Талли окинула долгим прощальным взглядом свою спальню, замечая словно бы впервые некоторые вещи, обычно ускользавшие от ее внимания — бледно-сиреневое покрывало на белой двуспальной кровати, пластиковые фигурки лошадок, покрытые пылью, на подоконнике, куклу миссис Бизли на туалетном столике, коробочку для украшений «мисс Америка» с изображением балерины на крышке.
Бабушка подготовила эту комнату для маленькой девочки, которую ей привезли много лет назад. Все здесь было подобрано с любовью и заботой. Но теперь эти замечательные вещи будут сложены в ящики и помещены в темное хранилище, как и воспоминания, которые они вызывали в памяти. Интересно, подумала Талли, сколько лет пройдет, прежде чем она сможет вспоминать бабушку и не плакать.
Закрыв за собой дверь спальни, Талли последовала за женщиной по умолкнувшему дому. Они спустились по лестнице и подошли к видавшему виды желтому «форду-пинто», припаркованному перед крыльцом.
— Положи чемодан назад.
Талли сделала, как ей велели, а сама села на пассажирское сиденье.
Когда женщина из социальной службы завела мотор, машину наполнили звуки громкой музыки из стереоколонок. Женщина тут же извинилась и прикрутила звук.
Талли лишь пожала плечами и стала смотреть в окно.
— Я соболезную тебе по поводу смерти бабушки, если я не сказала этого раньше.
Талли смотрела на свое отражение в окне машины. Лицо ее было как на негативе, лишенное красок и словно призрачное. Также чувствовала себя Талли и в душе.
— Она была исключительной во всех отношениях женщиной.
Талли ничего на это не ответила. Она вряд ли могла бы заставить себя произнести хоть слово, даже если бы хотела. С момента встречи с матерью на похоронах она чувствовала себя словно высохшей изнутри. И совершенно пустой.
— Вот мы и на месте, — сказала женщина через несколько минут.
Они остановились у красивого здания в викторианском стиле в пригороде Баллард. Табличка на двери гласила: «Бейкер и Монтгомери, адвокаты».
Талли понадобилось несколько секунд, чтобы выбраться из машины.
— Тебе не надо брать с собой чемодан, — сочувственно улыбаясь, сказала женщина.
— Я бы все-таки хотела его взять. — Талли давно знала, что надо держать свои вещи при себе.
Женщина согласно кивнула и последовала впереди Талли по заросшей травой дорожке к двери. В эксцентричной, на посторонний взгляд, приемной Талли присела на краешек кресла рядом с пустой конторкой. На стенах с веселенькими обоями висели во множестве картины с изображением детишек с большими грустными глазами. Ровно в четыре часа к ним спустился пухлый лысеющий мужчина в очках в роговой оправе.
