– И у нее есть шансы выиграть дело?
– Не имею ни малейшего представления. Мне кажется, французскому правосудию не разобраться в русском деле десятилетней давности, но как знать... Поскольку она требует двадцать пять миллионов, предстоит увлекательнейший поединок между знаменитыми адвокатами. Ее интересы защищает мэтр Морис Гарсон, интересы Юсупова – мэтр Моро-Джиаффери, так что еще посмотрим, чья возьмет. Примерно в это же время она начала получать таинственные послания. Некто предлагал заступиться за нее, уберечь от безжалостных врагов, которые в зависимости оттого, какой оборот примет процесс, могут захотеть положить ему конец, устранив ее и ее дочерей. Попытка похищения – к счастью, неудавшаяся! – убедила ее принять помощь этих невидимых, но деятельных друзей. В обмен на свои услуги эти люди просили ее помочь им заполучить сокровища императорской казны прежней России... и французской империи...
– Только и всего! Желаю им получить удовольствие от этих поисков! Сейчас все это рассеяно по планете, если не считать тех сокровищ, которые у советских достало ума сохранить!
– Это их личное дело, но вам, только что купившему исторический изумруд, следовало бы призадуматься!
– Будьте уверены, я не премину это сделать. Спасибо за совет. Но почему – французской империи, и что это за Наполеон VI? Бессмыслица какая-то!
Уолкер подождал, пока им на тарелки сдвинут с шампура пышущий жаром шашлык, затем продолжил:
– Только на первый взгляд. Если хорошенько подумать, это покажется не такой уж глупостью. Вам когда-нибудь доводилось слышать имя Бережковской? Ее еще называли «Бабушкой Революции».
– Нет, никогда.
– А я слышал, – вмешался Адальбер. – Кажется, она провела большую часть жизни в Сибири, откуда ее перевезли в Крым и поселили в одной из прежних царских резиденций. Вроде бы в Ливадии. Я читал о ней в какой-то статье... немецкой, что ли...
– Браво! А в этой статье говорилось о том, что Бережковская – дочь Наполеона и хорошенькой московской торговки?
– В это мне как-то трудно поверить, – со смехом произнес Морозини. – Если даже допустить, что нашлась женщина достаточно храбрая для того, чтобы, не убоявшись Растопчина и его пожаров, явиться к Императору и утешить его своими прелестями, ваша героиня должна была родиться в 1813 году, а к тому времени, когда она достигла солнечных берегов Крыма, ей стукнуло бы сто четыре?
– Совершенно верно! – отозвался Видаль-Пеликорн. – Именно потому о ней и написали в той немецкой статье, только там ни слова не было о Наполеоне. Так какая же связь с этим внезапно появившимся «претендентом на престол»?
– Он просто-напросто ее внук! – весело сообщил журналист. – Тот из «приближенных», что завязал отношения с Марией, все это подробно ей разъяснил. В сибирской глуши, куда в конце концов отправили ее мать, эта Бережковская родила сына от одного из декабристов, сосланных туда Николаем I, а у этого сына, в свою очередь, в конце прошлого века тоже родился сын. По-моему, захватывающая история. Или вам не нравится?
– Во всяком случае, впечатление производит сильное! – вздохнул Альдо. – Но откуда возникла цифра «шесть»?
– В этой семье, похоже, принято всему вести строгий учет. Если мы будем исходить из принципа, что его императорское высочество, сын Наполеона Третьего, имел право на порядковый номер.«Четвертый», следовательно, потомок декабриста становится Наполеоном Пятым, а его сын, согласно простой логике, Шестым. Все очень несложно...
– И Мария Распутина никогда его не видела?
– Нет, что вполне объяснимо. Человеку с такими высокими запросами следует себя беречь. Она имела дело лишь с второстепенными особами.
– Хорошо, все это я готов принять на веру, – согласился Альдо, прикуривая, – но я не могу понять другого: с какой стати эта женщина предъявляет права на «Регентшу»? Она никогда не принадлежала ее отцу, и я думаю, что ваш Наполеон VI и не думает отдавать ей жемчужину: вероятно, для него она представляет собой некий символ?
– Совершенно верно, но вспомните, что ей двадцать шесть лет, она вдова и не видит никаких препятствий к тому, чтобы сделаться мадам Наполеон. Как и все великие авантюристы, этот человек наверняка холост!
– И она поверит в такую чушь? Вы говорите, она его не знает?
– Но она слышала его голос и продолжает надеяться на встречу, которая станет для нее первой наградой. Затем он, вполне возможно, сделает ее своей любовницей.
– Где только вы все эти сведения берете? – насмешливо спросил Адальбер. – Откуда вам могут быть известны намерения никому не ведомого человека?
– Само собой, точно я ничего не знаю, но журналисту лучше обладать кое-каким воображением. Это позволяет заполнять пробелы. Кроме того, я достаточно хорошо осведомлен о том, что происходит в голове у Марии...
– И она ничего не сказала вам про убийц этого несчастного Петра? – спросил Альдо, которого уже начала раздражать чрезмерная, на его взгляд, наивность этого парня. – По-моему, вы должны быть заинтересованы в том, чтобы этих злодеев поймали. Вам это дало бы возможность написать отличную статью.
– Только в том случае, если я сумею проникнуть в эту организацию и доберусь до ее мозга. Поставить Наполеона VI перед объективами наших фотографов – вот ради этого стоит потрудиться. Но надо набраться терпения.
– Что касается меня, мое терпение уже кончилось, потому что я очень хочу вернуться домой, а это новое убийство ситуацию не улучшило...
Морозини не договорил: в зале бешено зааплодировали, приветствуя появление Маши. Она начала петь, и за столиками воцарилось молчание, поскольку все мгновенно подпали под действие ее чар. В том числе и Альдо, который нимало не и пытался эти чары развеять, скорее наоборот. Слов он не понимал, но глубокий звучный голос, напоминающий пение виолончели, действовал на него завораживающе. И зачем только этот журналист принялся шептать ему на ухо:
– Вы знаете эту песню? Она называется «Конец пути», и в ней звучит такая боль. Наверное, Маша посвятила ее памяти своего брата? Хотите, я вам переведу?
– Вы говорите по-русски?
– Я говорю на пяти языках, при моей профессии это весьма полезно. Вот, послушайте, о чем она поет:
Мои мечты умолкли, потому что ты ушел,
Мы больше не идем одной дорогой,
Всего-навсего неверно истолкованное желание,
И вот уже во взгляде леденящая ненависть...
– Бога ради, замолчите! – сердито прошептал Морозини, которого услышанное неприятно поразило, потому что он как раз думал о Лизе и о том, как хорошо было бы слушать песню вместе с ней. – Я предпочитаю ничего не понимать: этот голос – сам по себе поэма...
– О, простите!.. Никак не могу отделаться от привычки по любому поводу демонстрировать свои таланты...
– Ничего, не обращайте внимания! В последнее время настроение у меня довольно мрачное...
