Так я обустроилась в своем первом доме в роли принцессы Астурийской.
Беатрис начала регулярно посещать Сеговию, требуя ковров, столовых приборов и прочей обстановки для нашего дома. Я подозревала, что она и Андрес де Кабрера тайно переписываются, и подозрение мое вскоре подтвердилось, когда, вернувшись однажды вечером, она сообщила, что Андрес наконец попросил ее руки.
— И ты сказала… — ответила я, пытаясь скрыть боль, пронзившую меня при мысли о том, что я могу ее потерять.
— Я сказала — пока слишком рано. Может быть, позже, когда ваше высочество будет меньше во мне нуждаться.
— Беатрис, я всегда буду в тебе нуждаться. Если ты любишь этого человека так, как, судя по всему, любит тебя он, перестань искать оправдания и следуй велению своего сердца.
Она посмотрела на меня с нескрываемой тоской. Не думала, что однажды наступит день, когда моя верная подруга будет выглядеть столь несчастной.
— Но нам пришлось бы жить в Сеговии, — сказала она. — Кабрера остается управляющим алькасара и хранителем королевской казны, хотя этот дьявол Вильена не раз пытался сместить его с поста лишь потому, что он полностью предан тебе. Как я могу уехать столь далеко от тебя?
— Полагаю, это будет нелегко для нас обеих, — тихо произнесла я, — но мы справимся.
Я хлопнула ее по руке и, подмигнув, добавила:
— К тому же твоя близость к казне может оказаться весьма полезной. Кто знает, когда мне могут срочно потребоваться деньги?
Беатрис рассмеялась.
— Андрес за нее жизнь отдаст ради тебя! — Она обняла меня, и я не сумела сдержать слезы.
— Возможно, ты следующая, — прошептала она. — Уверена, Фернандо тебя не забыл.
Она пошла писать письмо Кабрере, а я задумчиво отвернулась к окну. Прошло два месяца с тех пор, как Каррильо послал известие о нашем предложении в Арагон, но в ответ мы получили лишь формальное сообщение от короля Хуана, зрение которого восстановилось после опасной операции, о которой писал Фернандо. Несмотря на немалый интерес, проявленный им к предлагаемому союзу, он не выразил определенного мнения. Каррильо заверял меня, что задержка связана с выкупом за невесту. Арагону вечно не хватало средств, а бракосочетание с принцессой Кастилии — дело нешуточное. Мне не понравилась усмешка Каррильо, с которой он об этом говорил. Меня нисколько не волновало, что привезет Фернандо на нашу свадьбу, кроме себя самого, но Каррильо настаивал на соблюдении всех формальностей.
Фернандо также прислал мне письмо — выразил соболезнования в связи со смертью Альфонсо и подробно описал продолжающуюся битву за возвращение пиренейских графств, узурпированных Луи Французским. Но, к моему разочарованию, ни словом не упомянул о свадьбе. Конечно, в том не было ничего удивительного, поскольку переговоры должны были идти через наших назначенных представителей, но все же его умолчание задело меня сильнее, чем я ожидала. Письмо выглядело чересчур натянутым и лишенным обычного его многословия, словно ему не хотелось писать — хотя, как мне казалось, даже строчки на бумаге должны были подпрыгивать от радости, что я наконец затронула тему нашего совместного будущего.
Я начала опасаться, что случилось нечто непредвиденное, и в конце концов тайно написала брату Торквемаде, прося совета. По сути, я нарушила собственный договор с королем, поскольку сперва мне требовалось спросить его разрешения, прежде чем даже задумываться о браке с принцем Арагона. Мне хотелось знать, не совершаю ли я тяжкую ошибку, не оскорбляю ли я Всемогущего, договариваясь о сватовстве с Фернандо за спиной Энрике. Торквемада ответил, что освободил меня от всех предшествующих обязательств перед королем ввиду совершенных Энрике злодеяний, и снова посоветовал следовать собственной вере.
Избавившись от мук совести, я подумала было вызвать Каррильо из резиденции в Йепесе и потребовать объяснений по поводу задержки, но мне не хотелось, чтобы он знал, насколько для меня важна эта помолвка. Не желала, чтобы кто-то считал, будто я питаю романтические чувства к принцу, которого видела лишь однажды, — чувства, в которых мне тяжело было признаться даже самой себе.
Я часто думала о Фернандо, особенно по ночам, — как он теперь выглядит, как у него дела и думал ли он когда-либо обо мне. Я не питала никаких иллюзий, что он хранил невинность в плотском смысле. Мужчины не придерживались тех же правил поведения, что и женщины. Хотя мне и не по нраву была мысль, что он спит с другими, я убеждала себя, что как-нибудь с этим смирюсь, если только буду уверена, что он сохранит мне супружескую верность после того, как мы обвенчаемся.
Как только обвенчаемся…
Слова эти стали моей молитвой, огнем надежды, но время шло, а от Фернандо не было ни слова, и я начала все больше сомневаться. Ситуация менялась, и, как говорил Каррильо, королевские союзы основывались на политической необходимости, а не на личных желаниях. Не исключено, что мне, наследнице Кастилии, было суждено стать супругой более важной персоны, нежели бедный наследник Арагона, сколь бы привлекательным он ни выглядел для меня лично. Возможно, мне следовало поискать себе принца, обладающего достаточной властью и богатством, чтобы защитить мое право на престол и помочь расправиться с врагами.
Но сколько бы я об этом ни думала, понимала, что не могу представить себя в роли жены кого-то другого. Как бы ни был беден или богат Фернандо, я не нуждалась ни в ком, кроме него. Свойственное ему упорство могло сплачивать народы, а я могла положиться на его силу, отвагу и готовность расправиться с любым вставшим на его пути. Я до сих пор помнила, как он поманил меня к себе возле фонтана, его дерзкий шепот. В то легкомысленное мгновение я получила от него ценный дар, поддерживавший меня все эти бурные годы, полные опасностей, страха и надежды.
И самое главное — он стал бы моим союзником, а не господином. Разделял бы мои взгляды на будущее, но не пытался бы отодвинуть меня на задний план. Он понимал, что я должна самостоятельно править Кастилией, как и он — Арагоном. Здесь он был бы моим королем-супругом, как и я там — его королевой-супругой. Вместе мы могли объединить наши королевства, оставаясь при этом независимыми и не пытаясь доказывать, что кто-то из нас сильнее.
Фернандо научил меня верить в себя.
И теперь, если будет на то воля Божья, нам предстояло поверить друг в друга.
В октябре 1468 года Беатрис вышла в Сеговии замуж за Андреса де Кабреру. На церемонии присутствовали все видные члены королевского двора, а также сам король, пожелавший оказать честь преданному слуге.
Беатрис была бесподобна в бархатном платье цвета лесной зелени — символ постоянства. На густых черных волосах лежал венок из свежих цветов под длинной шелковой вуалью, а шею украшали бусы из серого жемчуга — мой свадебный подарок. Рядом с ней ослепительно улыбался Кабрера, сияя словно солнце. Его радость на мгновение вызвала у меня немилосердную зависть, ибо я поняла, что моя Беатрис, моя подруга детства, теперь принадлежит ему.
Во время празднеств в алькасаре я наблюдала за Энрике. Я не видела его с тех пор, как мы подписали договор в Гисандо, и его странные взгляды, которые он бросал на всех, кроме меня, вкупе с его неряшливым видом, немало меня обеспокоили. Он постоянно постукивал пальцами по столу и выглядел так, словно много недель не мылся. Рядом стоял Вильена, изящный и щеголеватый как всегда, и что-то бормотал в доверчивые уши Энрике.
