Когда отодвинули столы, освобождая место для танцев, маркиз устремил на меня взгляд своих змеиных глаз. Я замерла. Неужели ему хватит безрассудства пригласить меня на танец? Я надеялась, что смогу воспользоваться моментом, чтобы подойти к Энрике и спросить его о кортесах, собрание которых, несмотря на обещание в Гисандо, так и не состоялось. Каррильо отказался поехать со мной в Сеговию, чтобы обсудить этот вопрос. Но зато он ворвался в Оканью всего за несколько часов до нашего отъезда, послав перед этим несколько разозленных писем, и стал кричать, что все это была лишь уловка и Энрике вовсе не планировал собирать доверенных лиц, чтобы объявить меня законной наследницей.
— Если поедешь, — предупредил он, — тебя возьмут в плен. Я слышал, эта шлюха Жуана родила очередного ублюдка и пытается вновь добиться благосклонности Энрике. Она сбежала из плена, найдя убежище у семьи Мендоса, и теперь ищет поддержки у Вильены, поскольку тот близок к королю. Если поедешь в Сеговию, то потом пожалеешь.
Я пренебрегла его словами, ибо не собиралась пропустить свадьбу любимой подруги. Но когда Вильена украдкой направился ко мне, цокая высокими каблуками, я приготовилась к худшему. Пока он ходил в фаворитах у Энрике, мне приходилось ему противостоять, но я никогда не позволила бы ему вновь мне угрожать — не важно, каким образом. Кортесы необходимо было созвать, и я не приняла бы иного ответа, кроме определенной даты.
— Его величество хочет поговорить с вашим высочеством, — раздражающе-гнусавым голосом сообщил Вильена, со столь небрежным поклоном, что это граничило с оскорблением. — Дело достаточно срочное. Завтра утром вас устроит?
Я облегченно кивнула, поняв, что он не собирается со мной танцевать.
— Конечно. Скажите его величеству, что я в его распоряжении.
— Это, — ответил он, — мы еще посмотрим.
Прежде чем я успела ответить, он направился обратно к Энрике. Они о чем-то пошептались, и Энрике впервые за этот день посмотрел на меня.
От его недоверчивого взгляда меня пробрало холодом до костей.
В ту ночь я никак не могла заснуть. Расхаживала по своим покоям в алькасаре на глазах у несчастной Инес, не знавшей, что сказать и как меня утешить. Отношения между нами пока еще не сложились, и, хотя она преданно мне служила, это была не моя Беатрис. В итоге я не придумала ничего лучшего, кроме как напиться отвара из ромашки, который, вместо того чтобы оказать усыпляющее воздействие, лишь вынудил меня каждые полчаса бегать в уборную.
Стены золоченой клетки, где в годы юности я провела немало времени в одиночестве и тревоге, казалось, смыкались вокруг меня. Перед мысленным взором возникала зловещая улыбка королевы Жуаны, в ушах слышался торжествующий смех Мендосы. Раз за разом в моем мозгу эхом отдавались слова Каррильо, подобно грохоту барабана перед казнью: «Они возьмут тебя в плен».
Зачем я приехала сюда, зная, на что способен Энрике? Мне следовало отдать подарок Беатрис в Оканье, объяснив, что не смогу лично присутствовать на свадьбе. Она бы меня поняла — никто не желал моей безопасности больше, чем она. Но вместо этого я пренебрегла предупреждением Каррильо. Со свойственным мне упрямством, я даже на мгновение не задумалась о том, что Энрике способен взять свои слова назад. Теперь же я оказалась в ловушке в его алькасаре, как и во времена мятежа Альфонсо, и лишь Карденас и Чакон на моей стороне. От Каррильо меня отделяли многие мили; пошли я ему сейчас весточку, пока он ее получит, пока склонит своих союзников к каким-либо действиям, может стать слишком поздно.
Я могу снова оказаться в плену.
Когда над горизонтом забрезжил рассвет, я уже была готова бежать прочь из Сеговии в ночной рубашке. Несколько раз глубоко вздохнув, я постепенно успокаивалась, пока Инес меня одевала. Я выбрала скромное синее бархатное платье со складчатыми канареечно-желтыми рукавами и велела Инес уложить мои волосы под украшенную турмалинами сетку. На мои плечи и грудь легла непрозрачная шелковая накидка с черным шитьем по краям. В сопровождении Карденаса и Чакона я направилась в личные покои короля, где ждал меня Энрике.
Когда мы приблизились к двустворчатым дубовым дверям под замысловатой арабеской, я сказала Чакону:
— Если не выйду через час, немедленно пошлите Карденаса во дворец архиепископа.
Чакон кивнул, и Карденас с обожанием уставился на меня зелеными глазами. Я знала, что он, если нужно, босиком побежит в Йепес, чтобы предупредить Каррильо, и с облегчением подумала, что у меня все же есть друзья.
Войдя в зал, я увидела ждавших меня Вильену и Энрике. Больше никого не было — ни грандов, ни слуг, ни замерших в ожидании секретарей. Расправив плечи, я двинулась к ним. Уже одно то, что здесь не было посторонних глаз и ушей, не предвещало ничего хорошего.
— Ты меня обманула, — с ходу заявил Энрике.
Я встретилась с ним взглядом, вспомнив, сколь быстро и необъяснимо могут возникать у него подозрения.
— Обманула? — изображая полное спокойствие, переспросила я. — Каким образом, брат мой?
— Ты солгала. Сказала, что станешь во всем мне подчиняться, но потом за моей спиной решила обручиться с Фернандо Арагонским. И не пытайся что-либо отрицать. Мы перехватили несколько твоих писем, хотя после прочтения снова их запечатали и отослали дальше королю Хуану. — Он постучал пальцем по золоченому подлокотнику трона. — Судя по всему, у тебя немалый интерес к принцу, и мне, как ты знаешь, он тоже нравится, но, естественно, я не могу позволить подобного. Ты ни за кого не выйдешь замуж без моего разрешения.
Стоявший позади трона Вильена улыбнулся.
Я ошеломленно молчала. Они все узнали. Какой же наивной я была! Мне следовало понять, что они наблюдают за мной, словно ястребы. Что теперь со мной сделают? Как бежать из ловушки, которую мне приготовили?
— Сожалею, что вызвала ваше недовольство, — охрипшим голосом проговорила я, — но по условиям нашего договора я сохраняю за собой право…
— Нет, — оборвал меня Энрике. — У тебя нет никаких прав, кроме тех, что я сочту нужным тебе дать.
Он смотрел на меня с ледяным спокойствием, от которого становилось куда больше не по себе, чем от его предыдущих вспышек гнева. Он долго ждал мщения, оказался намного коварнее, чем кто-либо мог предполагать. И одурачил всех нас.
— Тот договор, — продолжал он, — был фарсом, тяжким оскорблением моего достоинства. Следовало бы арестовать изменников и всех обезглавить. Меня сделали нищим в собственном королевстве, вынудили договариваться с теми, кто злоупотребил моим доверием. Меня унизили.
Я невольно попятилась. Он встал, нависая надо мной, так что его сгорбленная фигура, казалось, заполнила собой все помещение.
— Твой брат должен был умереть на эшафоте, — сказал он. — Он избежал моего гнева, но тебе, любимая моя сестренка, его не избежать, если еще раз осмелишься бросить мне вызов.
Я не могла отвести от него взгляд, даже слыша тягучий голос Вильены:
