— Неужели вы здесь пишете? — удивилась Мона. — Но как? В такой тесноте, и дети, наверное, шумят?
— Да, мне приходится нелегко, — призналась миссис Арчер. — Если на улице хорошая погода, то просто выставляю всех в сад и прошу погулять подольше.
— На самом деле вы затронули больную тему, — вставил Билл. — Линн пишет новую книгу, и работа у нее не ладится. Если к ней не придет вдохновение, мы не сможем больше платить за жилье и переселимся в сад навсегда.
— Непременно попробую вас вдохновить, — шутливо предложила Мона. — Только не сегодня: вы, должно быть, не можете дождаться, когда же мы уйдем. Зайду завтра и познакомлюсь по всем правилам.
Она поднялась и протянула руку. Доктор Хаулетт взглянул на часы.
— Пожалуй, посижу еще четверть часика. Если Дороти уже наскучила вашей матери, скажите ей, пусть идет к машине и подождет меня.
— Что вы такое говорите, как Дороти может наскучить! — возразила Мона. — И потом, время еще совсем раннее.
— Если она готова идти, — предложил Майкл, — я довезу ее сюда на машине. А если нет, подождем вас.
— Хорошо, — согласился доктор Хаулетт.
Мона и Майкл попрощались с Арчерами и вышли. Мона села рядом с Майклом; он завел автомобиль и медленно покатил к дому. Некоторое время оба молчали; Майкл заговорил первым.
— Я хотел бы принести извинения, — начал он.
Ей показалось, что в голосе его прячется усмешка.
— За что? — поинтересовалась она.
Вдруг ее охватила страшная усталость — и печаль.
Зрелище семейной жизни Арчеров, мирной и уютной, с тремя детьми в тесной спаленке, вызвало в ней новую скорбь — скорбь о собственных утраченных надеждах, о мечтах, которым не суждено было сбыться.
— За то, что вышел из себя, — объяснил Майкл.
С некоторым усилием Мона вспомнила, о чем они только что говорили.
— Любопытный у тебя способ выходить из себя, — заметила она.
— Мне нет оправданий — разве только то, что это ты меня довела. Я считал, что еще много лет назад научился оставаться глухим к твоим колкостям, но, как видно, ошибся. И все же я не имел права делать то, что сделал, хоть ты это и заслужила, — прибавил он с усмешкой.
Мона неожиданно рассмеялась.
— Ты меня поражаешь! — призналась она. — Я совершенно сбита с толку. Все, что я о тебе думала, оказалось ошибкой. Конечно, я на тебя сержусь… гм… ну, по крайней мере, мне надо бы на тебя сердиться, — и в то же время ты прав: я это заслужила.
— Почему бы нам с тобой просто не стать друзьями? — спросил Майкл.
— Я бы с удовольствием, — ответила Мона. — На самом деле я очень этого хочу. Но знаешь, Майкл, во мне словно какой-то бесенок сидит. Не знаю, как объяснить… я так несчастна, я в отчаянии — и тут появляешься ты, такой спокойный, сильный, невозмутимый… Я восхищаюсь твоей силой и спокойствием — и страшно завидую. Потому и пытаюсь вывести тебя из равновесия.
Прежде чем ответить, Майкл остановил машину и заглушил мотор. Однако открывать дверь не стал — вместо этого повернулся к Моне, вгляделся в ее лицо, освещенное тусклым светом приборной доски.
— Что с тобой такое случилось? — спросил он.
— Лучше спроси, чего со мной не случалось, — проглотив комок в горле, сдавленным голосом ответила она. — Майкл, я не могу об этом говорить — ни с тобой, ни с кем другим. Просто поверь: мой мир рухнул. Рухнула жизнь, рухнула вера… и, кажется, мужество тоже меня оставило.
— Ну нет! Ты никогда не лишишься мужества, — успокаивающе проговорил Майкл. Он наклонился к ней и взял обе ее руки в свои. — Послушай, — сказал он. — Когда кажется, что жизнь кончена, на самом деле это всего лишь конец главы. Завтра начнется новая глава.
— А если я не хочу?
— Все равно начнется.
Мона всхлипнула.
— Ох, Майкл, как бы я хотела умереть!
— Это было бы слишком просто.
— Просто? — повторила она, удивленная этим словом.
— Да, — ответил Майкл. — Все мы приходим в этот мир ради какой-то цели. Если при первой же неудаче, при первом же серьезном препятствии на пути к цели мы будем опускать руки и с плачем убегать с поля боя, не будет ли это малодушием, даже предательством самих себя?
— Иногда испытания превышают наши силы.
— Никогда! — твердо ответил Майкл. — Поверь, все, что встречается на нашем пути, мы в силах вынести и преодолеть.
Моне вдруг представилось, как он ползет к пулемету, волоча за собой искалеченную ногу, — терзаемый болью, но полный неотступной решимости, движется к своей цели.
Инстинктивно, не думая об этом, она сжала его пальцы — а миг спустя со вздохом разжала руку.
— Что-то я расклеилась, — сказала она, стараясь, чтобы эти слова прозвучали легко и шутливо.
Майкл ничего не сказал, не изменился в лице, однако она почувствовала: он разочарован тем, что разговор внезапно оборвался.
— Когда-нибудь, Мона, — проговорил он, — ты узнаешь много нового о самой себе.
— Быть может, я и о тебе узнаю что-то новое, Майкл?
— Меня узнать несложно. Конечно, если тебе это интересно.
— Откровенно говоря, сейчас мне не интересно ничего. И такое чувство, что уже никогда ничто меня не заинтересует.
— Поживем — увидим, — ответил Майкл. — Не спеши выносить приговоры ни себе, ни другим. Я теперь занимаюсь сельским хозяйством, а оно учит терпению. Быть может, и ты здесь этому научишься, Мона, — не полагаться на то, что вспахали другие, а самой бросать семена в землю и ждать, когда они взойдут.
— О чем ты? — с внезапным интересом спросила она.
Но Майкл не ответил: вместо этого он неловко, с трудом опираясь на больную ногу, выбрался из машины и, хромая, пошел открывать ей дверь.
Она вышла в ночную прохладу, взяла его за руку.
— Майкл, мне нужен друг.
— Я всегда был твоим другом. Так я прощен?
— За что? Я уже все забыла!
Это была ложь. Вечером, раздеваясь, Мона поймала себя на том, что думает о Майкле: о его сокрушительном, почти жестоком объятии, о губах, до боли впившихся в ее губы.
Что почувствовала она при этом?.. Разумеется, унижение. Поступок Майкла лишь подкрепил ее неуверенность в себе и беспокойство о том, что думают о ней люди.
— Все оттого, что совесть нечиста, — объяснила она своему отражению в зеркале. — Я была тем, что в свете называют «женщиной легкого поведения», — вот и жду, что именно так со мной и будут обращаться.
Однако она радовалась, что примирилась с Майклом. Он надежен, как скала, на него можно положиться. Как нужны ей сейчас такие люди — и как жаль, что так мало их рядом!
