Майкл ненадолго задумался.
— Может быть, дело в том, что представления о жизни у всех разные. И не стоит без нужды задевать других, говоря или делая то, что их шокирует, даже если нам их стандарты кажутся глупыми или фальшивыми.
Мона улыбнулась ему:
— Майкл, как мне нравится, когда ты философствуешь!
— А ты мне нравишься в роли ангела-хранителя.
Мона быстро взглянула на него, чтобы понять, не смеется ли он над ней, но глаза Майкла были полны нежности.
— Мне было неловко, — призналась она, — но, кажется, я все-таки немного утешила бедного викария.
— Не сомневаюсь.
— Нынче у нас все вверх дном, — со вздохом заметила Мона. — Странно, но мир перестал доверять специалистам. Светская дамочка проповедует, утешает священника, а тот внимательно слушает. А если какая-нибудь голливудская кинозвезда вздумает написать книгу по агрономии, ее будут читать с куда большим интересом и доверием, чем такую же книгу, скажем, написанную тобой.
Майкл рассмеялся:
— Не беспокойся, книг по агрономии я писать не собираюсь.
— Но ты понимаешь, о чем я? — настаивала Мона. — Меня Стенли Гантер послушал — а на своего собрата-клирика, быть может, и внимания бы не обратил.
— Да, понимаю, о чем ты, — ответил Майкл. — И все же в этой роли ты мне очень нравишься.
Мона улыбнулась:
— Приятно знать, что ты хотя бы изредка меня одобряешь!
— И даже не изредка, — ответил Майкл. — Мона, помнишь, что я сказал тебе утром?
— Да.
— Так что же, может, нам пожениться? Тебе не кажется, что вместе мы будем счастливее, чем порознь?
Он не смотрел на нее — глаза его были устремлены на дорогу. Они поднимались на холм, на вершине которого стоял Коббл-Парк, и в этот миг Мона вдруг ясно поняла: никогда до сих пор она так ясно не осознавала, чего хочет.
Она хочет ответить Майклу «да». Хочет стать его женой. Хочет идти по жизни рука об руку с ним, зная, что он всегда будет рядом, всегда охранит ее и защитит.
«Наверное, это любовь», — думала она и понимала, что такой любви никогда еще не испытывала.
В ней не было восторгов и экстазов, но было тепло, согревающее душу и сердце ровным, добрым огнем.
Теперь она понимала: рядом с Майклом она узнает лучшее, что есть в жизни.
В союзе с ним она расцветет, обретет уверенность и силу, рука об руку с ним сможет противостоять всем проблемам и заботам повседневной жизни.
Никогда прежде она не знала и не желала этого — защиты от тревог. Мона мечтала о жизни, полной приключений, и не сомневалась, что приключения дадут ей все, чего можно желать; она знала жизнь, полную страстей и треволнений, но никогда не испытывала того душевного мира, что неразрывен с истинным счастьем.
А истинное счастье для человека заключено не в головокружительных восторгах, не в блеске успеха или пламени страсти, а в том, чтобы делить «заботы дневные» с теми, кого любишь.
Теперь Мона понимала: с Лайонелом она никогда не делила жизнь. Они страстно любили друг друга; она играла свою роль в его жизни, готова была отдавать ему и больше, но он этого не требовал.
Для него она была чем-то вроде драгоценной и редкостной вещицы, но не частью его самого; истинного единения между ними не было.
Они почти ничего не делали вдвоем. Не работали вместе в саду, не решали, в какой цвет выкрасить стены, не поднимались наверх посмотреть, как спят в колыбельках их дети.
«Я любила Лайонела, — думала Мона, — но то, что я чувствую сейчас, это, быть может, большая, более чистая, более настоящая любовь».
Майкл ждал ответа. Автомобиль поднялся на холм, свернул к воротам Парка, и тут Мона вспомнила Чар… Чар и Лайонел… Боже, как она может думать о будущем с Майклом — да и с кем бы то ни было?
Нестерпимая боль обрушилась на нее — боль от того, что придется причинить боль ему. Она закрыла глаза и ощутила, как он сжал ее руку.
— Милая моя, не заставляй меня ждать слишком долго, — нежно проговорил он. — Я люблю тебя и всегда буду любить.
Глава семнадцатая
«А теперь мне предстоит встреча с Чар», — думала Мона, открывая дверь Аббатства.
На душе у нее вновь лежал камень.
За обедом в Коббл-Парке, с Майклом и его тетей, было так хорошо! Все смеялись и шутили; особенно весел был Майкл — в лице его, в голосе, во всем чувствовалась какая-то новообретенная радость.
«Он счастлив», — понимала Мона и не могла в этот миг развеять его счастье, рассказав ему о том, что ее гнетет.
Рядом с Майклом мерзкие угрозы Чар казались почти нереальными, и она уже готова была поверить, что сама их выдумала.
Но теперь, с каждым шагом приближаясь к дому, понимала: это не иллюзия. Угроза по-прежнему здесь, опасная и неотвратимая, — враг готов нанести удар по спокойствию и счастью ее матери.
Открыв дверь в гостиную, она увидела, что миссис Вейл сидит у камина и вяжет.
— А, вот и ты, милая! — взглянув на нее с улыбкой, воскликнула мать.
Мона подошла к ней и поцеловала.
— Надеюсь, ты обо мне не беспокоилась? Я позавтракала и пообедала в Парке. Ты уже слышала о миссис Гантер?
— Слышала. Бедный викарий! Должно быть, он страшно потрясен.
— Когда он поймет, от чего освободился, то будет благодарен этому грузовику. Как говорится, катастрофа, но не беда!.. Ну, мама, перестань! — проговорила она, заметив выражение лица матери. — Ты же знаешь: если быть честными, то все мы вывесили бы флаги в честь упокоения Мейвис Гантер! По совести сказать, это лучшее, что произошло в Литтл-Коббле за долгие-долгие годы!
— Лучше вообще не допускать таких мыслей, — ответила миссис Вейл, — но если уж ты так думаешь, по крайней мере не говори вслух!
— Мамочка, да ты у меня ханжа! — поддразнила ее Мона. Затем осторожно спросила: — А где Чар?
Мать сложила вязание и убрала его в сумку:
— Миссис Стратуин вернулась в Лондон.
Мона уставилась на мать, словно не веря своим ушам.
— В Лондон?! — выпалила она. — Но когда?.. Почему?
Миссис Вейл подняла глаза на дочь:
— Сегодня утром у меня был с ней разговор. Я попросила ее уехать.
— Ты попросила ее уехать! — тупо повторила Мона. — Но, мама… что ты ей сказала? Что произошло?
Мать молчала, только смотрела ей в глаза с бесконечной нежностью и состраданием. У Моны вдруг подогнулись ноги, и она опустилась на колени возле кресла матери.
— Ну скажи мне! — потребовала она. — Что она сказала?
Миссис Вейл ласково обняла дочь за плечи и заговорила — медленно, тщательно выбирая слова:
