Его просящая интонация, умоляющее лицо и неотразимое обаяние, неизменно действовавшее на всех окружающих, делали невозможными попытки сопротивляться, и Ванда помимо своего желания почувствовала, как начинает улетучиваться ее неприязнь к русскому государю. Ей уже представлялось невозможным, нереальным, что этот человек только что домогался ее и что спас ее от него только так своевременно начавшийся во дворце пожар.
Прежде чем Ванда успела что-то ответить, у них за спиной, со стороны дворца, раздался страшный треск — рухнула величественная галерея, украшенная статуями работы Антонио Кановы. Наблюдавшая за пожаром толпа дружно ахнула — напряженно всматривающиеся лица зевак, освещенные пламенем, делали их похожими на дикарей-людоедов.
Белый заснеженный сад, покрытые инеем голые ветки деревьев, мраморные фонтаны с замерзшей водой создавали странный, полуреальный антураж, вроде театрального задника, на фоне которого происходило действо — грандиозный пожар.
Дворец полыхал. В еще не охваченных пламенем частях здания сновали слуги, выбрасывая из окон картины и статуи. Избежав гибели в огне, многие из этих шедевров находили ее на земле — разлетались на куски упавшие на каменные плиты двора мраморные скульптуры, пропитывались грязью драгоценные полотна художников.
Несколько пехотных батальонов во главе с самим австрийским императором Францем следили за порядком и пытались сдержать распространение пламени. Но свежий ветер продолжал раздувать огонь, и уже было ясно, что один из богатейших домов в Европе обречен на полную гибель.
Не в силах более видеть эту картину, Ванда повернулась к Ричарду и снова уткнулась в его плечо.
— Графиня устала, сир, — сказал Ричард. — Вы позволите мне отвезти ее домой?
И, еще не договорив, Ричард подхватил Ванду на руки. Освещенные пламенем пожара император и Ричард пристально посмотрели друг другу в глаза. Происхождение, чины, звания — все было забыто, отброшено, остались лишь двое мужчин и разделяющая их женщина.
Лицо Александра пылало гневом, он был возмущен, он был нещадно обижен — его попытка примирения была отвергнута.
На секунду царь почувствовал злость на этого нищего англичанина, которому он помог, которого одарил своей дружбой. Но затем, словно глазами другого человека, посмотрел на себя, заглянул в свою душу. И что он там увидел? Противоречивую, полную контрастов натуру, в которой христианское смирение смешалось с гордостью, чувственность — с духовностью, доброта — с обидчивостью. Сам испугавшись того, что увидел, царь обратился к великому дару, которым, как ему хорошо было известно, он обладал, — к своей уникальной способности находить единственно правильный подход к людям, покорять сердца тех, с кем он вступал в контакт.
Губы царя изогнулись в приветливой улыбке.
— Разумеется, мой дорогой Ричард, — задушевно проговорил он. — Графиню следует увести подальше от этой ужасной разрушительной сцены. В вашем распоряжении мои личные сани, возьмите их, с моего благословения, а когда к графине возвратится способность воспринимать речь, передайте ей мои заверения в самой искренней признательности Небесам за то, что она осталась цела и невредима.
Можно ли устоять перед таким проявлением великодушия? Не обращая внимания на непреднамеренную двусмысленность, прозвучавшую из уст императора, бормоча слова благодарности, Ричард быстро вынес Ванду из сада, сквозь толпу зевак, к саням — впряженные в них встревоженные видом пожара лошади нетерпеливо ожидали своих седоков.
Осторожно уложив Ванду на удобное мягкое сиденье, Ричард сел рядом и позволил слуге накрыть их обоих тяжелым соболиным пологом — Александр привез его с собой из России.
До дома баронессы было недалеко, но ехать пришлось довольно долго — саням приходилось буквально пробираться по улицам, запруженным людьми, спешащими посмотреть на то, как горит знаменитый дворец Разумовского, где еще вчера пировали и веселились толпы гостей. К этому времени новость о пожаре уже разлетелась по всей Вене, и каждому, от самого знатного до самого незначительного горожанина, хотелось своими глазами увидеть, как превращается в прах один из красивейших домов столицы, увидеть зрелище, превосходившее в своей дикой красоте все военные парады, турниры и балы-маскарады последнего времени.
Всю дорогу Ричард прижимал к себе Ванду, но она подняла голову и заговорила только тогда, когда они оставили дворец далеко позади и углубились в паутину городских улиц, над которыми уже разгоралась бледная немощная заря.
— Ты должен покинуть меня? — прошептала она.
Ричард думал, что она спит, и потому до этого времени ехал молча. Он взял Ванду за подбородок и повернул ее лицо к себе.
— Моя дорогая, — мягко сказал он, — я буду рядом с тобой везде, где это только возможно.
— Правда?
Вопрос прозвучал так тихо, что Ричард скорее не услышал его, а прочитал по губам.
— Я люблю тебя! — сказал он. — Ты знаешь это, но тебе неизвестно мое положение. Я нищий, Ванда, я человек без родины, англичанин, который не может вернуться домой.
— Тебя изгнали?
Он кивнул, не в силах ответить на этот вопрос словами. Если ему и раньше было горько думать о том, что его объявили в Англии вне закона за преступление, которого он не совершал, то теперь вспоминать об этом было тяжко вдвойне. Ричард неожиданно представил себе Ванду в своем любимом доме, ее смех, эхом отзывающийся в пустых коридорах, топот ее маленьких ножек по широким ступеням лестницы… Сердце стеснила жалость от невозможности всего этого прямо сейчас.
Ричард немного помолчал, а затем произнес слова, которых не произносил никогда прежде в своей жизни:
— Я хочу просить тебя выйти за меня замуж. Господь знает, что я хочу этого сильнее всего, чего мог бы желать в жизни, но это невозможно…
В бледном свете зари Ричард увидел, как осветилось внутренним светом лицо Ванды, засияло… Не в силах видеть ее такой счастливой, зная, что этому нет оправдания, он отвернулся.
— У меня нет дома, — глухо проговорил он, — и потому я не имею права сделать предложение ни одной женщине.
— Но… мы же любим друг друга!
Эти слова она почти выкрикнула. Ричард резко, почти грубо повернулся к ней.
— Да, я люблю тебя, я никогда не думал, что можно так сильно любить кого-то! Когда я выносил тебя из огня, я думал, что, если мы умрем вместе, я буду рад. Намного труднее жить врозь…
— Мы не можем оставить все как есть! Нужно найти выход, мы должны его найти! — Точно такие же слова она произнесла совсем недавно, когда они искали, как им спастись из огня. Но сейчас, как оказалось, найти выход сложнее…
А ее голос был голосом юности, которая во всем мире уверена, что способна решить любую проблему, юности, которая полна надежд, которая еще не познала горечь жизни и не утратила своих иллюзий.
Ричард наклонил голову, нашел губами губы Ванды. Когда их долгий поцелуй закончился, Ванда посмотрела на него сияющими счастливыми глазами.
