Окончательное решение ему помогла принять Юлия. Граф Сечени, отец Софии Жичи, владел поместьем возле Винер-Нойштадта — Юлия уверяла, что это идеальное место для отдыха. Граф подтвердил, что будет счастлив в любое время видеть князя, и, самое главное, Юлия была готова отправиться вместе с ним.
Когда она объявила об этом, Меттерних промолчал, но по выражению его лица, по тому, как загорелись его глаза, Юлия поняла, что он очень рад, и поняла также, чего ожидает он от их совместного путешествия — это был безмолвно заданный вопрос, и Юлия решила ответить на него вслух.
— Да, я поеду с тобой, — подтвердила она, — но как твоя нянька, помощница, может быть, секретарша. Я буду ухаживать за тобой, а ты должен обещать, что станешь меня слушаться.
— Разве я когда-нибудь вел себя иначе? — спросил князь, сжимая пальцами пальцы Юлии, и она знала, что он страдает, потому что она держит его на расстоянии вытянутой руки, ожидая его клятвы в верности, ожидая того, что она считала подходящим и наилучшим моментом для завершающего аккорда их любовных отношений.
Юлия нежно смотрела на осунувшееся лицо Меттерниха. Под его глазами залегли темные тени.
— Ты должен набраться сил, мой дорогой, — сказала Юлия, и Меттерниху оставалось лишь согласиться с ее словами.
Спустя пару дней они покинули занесенную снегом столицу и двинулись к югу. За окнами кареты проплывали деревушки, отдельно стоящие фермы, густые леса и покрытые серебряным льдом реки. Князь уже забыл о том, какой красивой и мирной может быть его родная Австрия.
Ему был необходим покой, и он с самой их первой встречи знал, чувствовал, что этот желанный покой ему может принести именно Юлия Жичи. Всего лишь несколько часов он сегодня провел рядом с Юлией, но уже чувствовал прилив сил и энергии.
Достигнув Винер-Нойштадта, они пересели в открытые сани, и кучер-венгр накрыл их теплой лисьей попоной. Солнце ласкало их лица, морозный воздух пьянил.
Лошади начали подниматься по белой дороге, ведущей в горы. Венские интриги и сплетни, вся столичная толчея остались где-то далеко, в каком-то ином мире. Здесь же царила тишина, висевшая над ближними холмами и дальними горными вершинами, сверкающими ледяными шапками в ярко-синем зимнем небе. Здесь царил покой, рождавший странное чувство, словно ты родился заново, явившись в этот чистый, нетронутый мир.
Наконец они добрались до поместья графа Сечени, расположенного возле озера Носдель, славного тем, что вода из него иногда уходит на годы и целые десятилетия, а затем удивительным образом вновь появляется и заполняет его. В последнее столетие вода исчезала на такое длительное время, что крестьяне распахали дно озера под поля и даже построили здесь дома. А потом вода вернулась.
Сейчас поверхность озера была скована сверкающим льдом, по которому неслись сани. Звенели серебряные колокольчики на конской сбруе, посвистывал в воздухе кнут кучера, и Меттерниху подумалось вдруг о том, как хорошо было бы им с Юлией исчезнуть, испариться без следа, словно вода в Носделе, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний об их любви.
Вдали показался охотничий домик — одноэтажный, крепкий, стоящий посередине большого двора. У крыльца их встретил граф, он провел гостей в большую уютную гостиную, где в открытом камине потрескивали поленья, а по углам виднелись изразцовые голландские печи, от которых растекались волны тепла. Занавески еще не были опущены. Меттерних подошел к окну и остановился, любуясь видом гор и долин — заснеженных, молчаливых, завораживающих дикой своей красотой…
Начинало смеркаться. Белые поля вокруг были усеяны выводками куропаток — на фоне снега птицы казались крупнее, чем были на самом деле.
— Покой, покой! Как здесь тихо, — пробормотал князь, а затем неожиданно вспомнил Вену — что-то там происходит в его отсутствие, вдруг возникла какая-нибудь критическая ситуация и некому справиться с ней?
Но эту мысль прогнала прочь Юлия — она подошла к нему, притронулась к его руке, улыбнулась. Граф отобедал вместе с ними, но потом, сообщив, что у него есть дела в другой части поместья, оставил их одних.
— Надеюсь, вы не будете чувствовать себя одиноко, — сказал он, лукаво улыбнувшись.
Когда он уехал, Меттерних и Юлия какое-то время посидели возле камина.
— Пора ложиться спать, — сказала наконец Юлия. — День у нас был долгим, и ты наверняка устал больше, чем тебе кажется. Завтра у меня будет что показать тебе. Я люблю это место и всегда чувствую себя здесь счастливой.
— А мне казалось, что до нашей встречи с тобой я забыл, что такое быть счастливым, — отозвался князь, не сводя глаз с огня.
— Ты слишком много работаешь, дорогой.
— Я люблю то, что я делаю, — отвечал Меттерних, и то было правдой. — Однако не стану притворяться, для меня быть с тобой сейчас — это быть в раю.
Он раскрыл руки, и Юлия пришла в его объятия, прижалась к груди, но, когда он хотел поцеловать ее в губы, она отвернула голову.
— Ложись спать, мой дорогой, — умоляюще сказала она. — Оставим все до завтра.
Князь подчинился, поскольку в самом деле чувствовал себя изможденным, но, оставшись в спальне один, вновь невольно вернулся мыслями к тому, что происходит сейчас на конгрессе. Незаметно для себя он принялся живо представлять себе змеиную улыбку и лукавый взгляд Талейрана, холодную отстраненность Каслри — тепла в нем было не больше, чем в глыбе льда. Мысленно Меттерних слышал истеричный голос русского императора, в тысячный раз спорившего с ним по польскому вопросу. Князь все больше раздражался, вспоминая о глупости прусского короля Фридриха и фиглярстве испанского посла, пытавшегося утвердить величие своей страны с помощью демонстративного отказа согласиться с кем— или чем-либо.
Неожиданно Меттерних вспомнил, где он сейчас. В горах, с Юлией Жичи, в заснеженном мире, затерянном вдали от всего и от всех…
Он встал с кровати, накинул тяжелый парчовый халат, вышел из комнаты и поспешил по коридору к спальне Юлии. Постучал, едва ли рассчитывая на то, что ему ответят, — он думал, что Юлия уже спит. Но он услышал из-за двери ласковый голос, приглашавший его войти, открыл дверь и увидел, что Юлия сидит в постели, обложившись кружевными подушками, освещенная светом трех свечей, зажженных в стоящем на ночном столике подсвечнике.
— Я думал, ты уже спишь…
В ответ она улыбнулась и покачала головой.
— Я устала и в то же время возбуждена нашей поездкой и решила почитать на сон грядущий.
Князь Меттерних присел на краешек ее постели.
— Я тоже не мог уснуть, — сказал он. — Мою голову заполнили мысли о мировых проблемах.
Юлия протянула руку, взяла в нее ладонь Меттерниха.
— Ты должен отбросить эти мысли, — мягко проговорила она. — Чем меньше ты станешь думать о конгрессе здесь, тем острее будет твой ум, когда ты возвратишься. Это условие — единственное, чем можно оправдать твой отъезд из Вены.
