— Что за оскорбительные намеки! Как ты смеешь?
— Черт побери, Розамунда, ты только посмотри на себя. Твоя прическа, как и твое платье, в полном беспорядке. Ты вся красная от возбуждения.
— Я просто гуляла в саду и от быстрой ходьбы раскраснелась, что касается моей прически и платья, то я одевалась без помощи горничной.
— Неплохо, дорогая. Но меня не проведешь. — Помахав поднятым пальцем перед собой, Ксавье продолжил: — Неужели ты думаешь, что я не знаю, как выглядит женщина после любовных утех?
Розамунда ехидно возразила:
— Ну да, конечно, ты перевидал немало таких женщин на своем веку.
Взгляд, который Ксавье бросил на нее, был столь жестким, что им можно было бы гнуть гвозди.
— У мужчин все иначе, и тебе об этом известно. Если ты не желаешь это понимать, значит, твое благоразумие тебе изменило после того, как изменило тело.
— Ты хочешь оскорбить меня.
— Рози, если ты хотела получить его, почему не сказала мне об этом? Боже мой, ты ведь сама просила меня не вмешиваться. Рози, я смог бы все устроить. Он был бы твоим.
Совершенно сбитая с толку, Розамунда пробормотала:
— Но я...
— Черт побери Монфора, его несгибаемое упорство и пристрастие к сватовству. — Ксавье ткнул пальцем в сторону Розамунды. — Но ведь ты добровольно согласилась на свою собственную гибель, не так ли, дорогая сестренка? И вот теперь, когда ты обречена на брак без любви с каким-то монстром, ты по ночам крадешься в сад на свидание, с чем тебя и поздравляю.
Наконец-то стало ясно, к чему клонил брат. Ксавье полагал, что она встречалась ночью с Лодердейлом.
Розамунда побледнела.
— Ксавье, это совсем не то, о чем ты думаешь. Я не ходила на свидание к капитану Лодердейлу, клянусь тебе.
— Только не надо лгать, — буркнул Ксавье. — Если ты так хотела выйти замуж за Трегарта, то тебе остается ждать до тех пор, пока ты не подаришь Лодердейлу наследника, а уж потом можешь наставлять ему рога.
Розамунда с трудом сдерживала слезы. Как мог брат так плохо о ней думать!
Почему все думают, что поскольку у нее прекрасное лицо, то непременно должна быть низкая душа? Почему все считают, что она не может предпочесть Гриффина надутому индюку в павлиньих перьях вроде Лодердейла?
Волна холодного бешенства захлестнула ее. Она была готова отстаивать свою правоту и в том случае, если бы Ксавье стал обвинять ее в том, что, тайно встречаясь с Гриффином до свадьбы, она ставит себя в опасное положение. Вместе с тем она готова была к тому, чтобы оградить Гриффина от нападок.
Однако ее брат, которого она уважала, не имел никакого права обращаться с ней подобным образом. Приносить извинения — ни за что на свете: Розамунда не чувствовала себя виноватой.
— Ты не прав, Ксавье. Ты полагаешь, что мне не подобает вести себя подобным образом, но поверь мне, наше детство служит для меня весьма серьезным предостережением. Или ты не согласен со мной?
Охваченная бешенством, Розамунда воскликнула:
— Я не похожа на нашу мать. Ни в чем.
Ксавье удивился. В его взгляде еще горел гнев, но теперь Розамунда видела, что его гнев не имеет к ней никакого отношения.
Вздохнув, Ксавье откинулся в кресле.
— Хорошо, прошу прощения. Мне ничего не остается, как поверить тебе на слово, раз ты ни в чем не виновата. — Помолчав, он произнес: — Конечно, ты не похожа на нашу мать. Ты лучше всех, кого я знаю.
Столь искреннее признание вырвалось у Ксавье, потому что поверить, что его сестра могла стать развратницей, беззастенчиво обманывающей всех, он не мог: даже для него, надменного циника и скептика, это было бы настоящим ударом.
Никто лучше их двоих не знал, что лишь благодаря счастливой случайности или разумным мерам, принятым их умной матерью, и Ксавье, и Розамунда были признаны законнорожденными детьми.
К счастью, они оба в чем-то походили на их умершего отца, так что невозможно было отрицать родственное сходство.
В тот же миг злость и раздражение Розамунды исчезли, словно по мановению волшебной палочки.
Она шутливо воскликнула:
— Итак, ты считаешь меня лучше всех, кого знаешь? Лестно это слышать! А что сказали бы приятели, если бы услышали твой комплимент?
Еле заметная улыбка затаилась в уголках рта брата. Он не поддался на уловку уйти от обсуждаемой темы. Помолчав, пристально взглянул на сестру, словно пытаясь прочесть ее мысли.
— Так что же ты тогда делала, дорогая сестренка?
— Не твоего ума дела, милый братец.
— Ясно, иного ответа я не ожидал.
— Ты весьма сообразителен, братец.
— Но я могу рассказать обо всем Монфору, — заявил Ксавье, угрожающе понизив голос.
— Нет, ты этого не сделаешь, — сказала Розамунда.
С детства они договорились поддерживать друг друга, поставив взаимную верность выше долга перед кем-нибудь из родственников.
Ласково улыбнувшись брату, Розамунда поднялась.
— А теперь, дорогой братец, поскольку допрос окончен, я пойду спать.
На следующее утро Розамунда проснулась поздно. Спала она не крепко, сну мешало переполнявшее ее сердце возбуждение. Даже утром ее не покидало радостное настроение, хотя оно смешивалось со смутным внутренним томлением, причин которого она не могла понять.
После нескольких минут сладкой утренней дремоты она наконец стряхнула с себя остатки сна.
Гриффин, летний домик, незабываемая ночь.
Перевернувшись на живот, она спрятала голову в подушку, вызывая в воображении наиболее приятные картины свидания.
Отголоски пережитых чувств звучали в ее душе, они были мучительно сладостны в своей смутной неопределенности. Однако восстановить их ей никак не удавалось.
Теперь она поняла, из-за чего вокруг всего этого такой шум; если не все, то по крайней мере кое-что. Надо было заставить Гриффина показать ей все остальное.
Радостное предвкушение охватило ее, она не сомневалась, что преуспеет в остальном. Конечно, они должны вести себя более осторожно, чем накануне ночью.
— Доброе утро, соня! — В спальню вошла Сесили. — Ты готова совершить сегодня поход по магазинам?
— Да, конечно. Я совсем забыла об этом! — воскликнула Розамунда, сладко потягиваясь.
Полученное обещание купить для свадьбы новые наряды в тот же миг вытеснило из ее головы дивные воспоминания и мечты.
— Я буду готова через минуту.
Следом за Сесили в спальню вошла Офелия, постукивая когтями о пол. Тяжело вздохнув, собака легла на ковер и положила голову на лапы. Поглядывая то на Сесили, то на Розамунду, она безмолвно принимала участие в их беседе.
